1) Имя и фамилия персонажа:
Джек Андерер

2) Раса:
Человек

3) Пол:
Мужской/Гетеро

4) Дата рождения, возраст:
Сорок пять лет ноги носят Джека по этому миру, беря своё начало еще с тысяча семьсот восьмидесятого — года отличного урожая апельсинов и грейпфрутов.

5) Внешность:

— Я видел его этой ночью, видел, седая твоя башка! — Джимми Найт, казалось, и сам поседел за прошедшую ночь. Он был столь взволнован, что еле мог сдержать дрожь в руках.
— Ты же знаешь, прошли уже те времена, когда мы гоняли нечисть всякую по селу, — отвечал испуганному седой старец, что заправлял делами в местном кабаке «Кабанья почка», — Да и подумай сам, может это просто шутник очередной, что нашёл старый балахон и напялил на себя.
— Точно тебе говорю, — пригрозив мозолистым пальцем, настаивал на своём оппонент, — Карие глаза, уставшее лицо, да тёмные волосы. На нём была чёртова одежда «Алой Ночи»! — из рук мужчины выпала чарка с горячим напитком, что тут же обжёг ногу Джимми и заставил его вскочить с места, кроя благим матом всех еретиков.
— Ты хочешь сказать, что видел мужчину, одетого в ржавую, покореженную кожу, всю в трещинах и крови, да еще и покрашенную в серый цвет? — старикашка усмехнулся себе в ус и глотнул пива. Зрелище товарища, который с досадой подвывал, смотря на свои штаны, явно веселило его.
— Я никогда не забуду их формы. И ведь знаешь, Корвин, он был одет как ихний палач, — пытаясь выжать кипяток из ткани, вещал мистер Найт.
— Если ты говоришь правду, то пора нам вновь разжигать костры и идти искать их притон. Но скажи мне честно, уверен ли ты, что это не старое воспоминание вскружило тебе голову в промозглую ночь и ты не принял путника какого за угрозу? — всё же настаивал на своём трактирщик.
— Если задуматься, ты прав. Он был в той халупе, где раньше жил Джеймс Андерер с семьей. И, что самое странное, до смерти похож на него был тот палач. Но разве за столько лет, мог он сохраниться столь хорошо? Взгляни на нас: старые развалины. А он был не многим моложе нас, когда мы видели его в последний раз, — Джимми присел за скамью и недовольно повертел кружку в руках.
— Знаешь, я думаю, тебе просто опять эль ударил в голову. Давай-ка я налью тебе стаканчик за мой счёт и мы забудем тёмное прошлое раз и навсегда, — с этими словами мужчины отправились в сторону стойки и больше их разговор в опасные темы не уходил.

6) Характер:

Джек является представителем ответвления «Исхода» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Стоит отметить, что религиозный культ, с уходом от родного города, претерпел незначительные изменения, такие как:

«Страдание душевное превыше страдания телесного и если мы хотим наполнить чашу до отказу, то пред плетью и сталью должны стоять ужас и террор»
Что подразумевает под собой пред смертью жертвы, подарить ей еще с пол часа преследования, а позже стеклянные глаза и хмурая улыбка палача.

«Нет предела человеческой боли, если только она не обрывается смертью»
Что предполагает под собой истязание жертвы, а не убийство её моментально, как это делали оригинальные представители «Исхода».

«Бог воплотится только после того, как душа палача покинет его тело и он направится в дом родной, дом сердца»
Что подразумевает, что Джек обязательно должен отрешиться от своей человеческой сущности, отдаться догматам без остатка и после того, как прочувствует на себе отсутствие сомнений, вернуться туда, где всё началось.

Что же касается самой личности Джека, тут стоит отметить, что он является неистово верующим, но, тем не менее, порой у него возникают сомнения по поводу того, всё ли он делает правильно: ведь умирающие и страдающие люди не благодарны ему за то, что он делает, а наоборот, преследуют его как неверного.
Мужчина страдает от галлюцинаций как визуальных, так и аудиальных: слышит голоса, видит мир искаженным, искаженно его воспринимает.
Чтобы понять, как думает Джек, следует понять, что он видит.
Если вы видите прекрасную женщину, одетую в шелка, пахнущую ароматными цветочными духами, поражающую вас грацией своих движений, то Джек видит иную картину.
Он может видеть два континуальных (не ограниченных рамками «либо-либо», а плавно перетекающих друг в друга) варианта. Либо он видит ту же женщину, но ему она кажется грешной и отвратительной, ненужной в этом мире, бесполезной.
Либо он видит существо, что лишь очертаниями своими напоминает былую девушку: она вся покрыта язвами (полностью в ожогах, с содранной кожей, с ржавчиной по всей поверхности кожи и волос), лицо искажено и может выглядеть как месиво без глаз и рта, либо превращенное в некий гротеск, который распространяется так же и на руки, ноги, да вообще на всё. Человек в глазах Джека может вообще не походить на человек, принимая внешность собаки, странного искалеченного существа, спаянного из двух людей коня, чего угодно, но всегда больного и ужасающего.
При этом стоит отметить, что Джек считает таких людей хорошими, ибо по его умозаключению они питают чашу страданий и придают ему, как носителю Бога, силу.
В случае с вампирами искажения во внешности стоящего пред ним объекта не происходит, но вампир кажется Джеку омерзительным из-за того, что он не выглядит страдающим, оттого у него возникает жажда причинить ему боль, дабы уровнять в правах с людьми.
Окружающая действительность так же может претерпевать изменения: ржавчина, кровь, грязь на полу, потолке, стенах. Странные надписи, означающие что-то сакральное, рисунки из детства то и дело появляются на его глазах в неожиданных местах. И последнее, он не видит своего отражения нигде — ни в зеркале, ни в воде, отчего не знает как выглядит, но людям, что пытались объяснить ему что он из себя представляет, не доверяет.
Культисты убеждали его, что он является воплощением Бога, а Бог внешне очень страдающее, буквально молящее о том, чтобы его убили, существо. Отсюда и мысль о том, что внешне он столь же «прекрасен» и чист душой, как и некоторые люди, что скатились на самое дно жизни и вот- вот умрут.

7) Биография:

С чего должна начаться любая хорошая сказка? С чуда. Только волшебство может превратить наш мир из мрачного места, наполненного горечью и печалью, в обворожительный, полный красок и приключений иллюзион, заполненный контрастами.
И Джек ждал. Ждал исполнения мечты, но не пришла судьба-матушка к нему в гости, не дала ключа от счастья, заставив паренька, а в последствии и мужчину накинуть на свою голову капюшон, скрывающий лицо, и взять в руки рукоять хладной стали — путь в иной мир, откуда нет дороги назад.
Нет сказаний теперь — лишь история, лишь суровость, которую еще не успел тронуть правитель бесстыдный, откуда не пришлось рукам историка стереть строк...

— Не важно, что привело тебя к этому: потомкам будет всё равно, прохожим будет не важно, друзья забудут все твои подвиги, родные проклянут тебя, если ты вдруг решишь... — старик с патлатой бородой не успел закончить фразу, как тут же один из местных пьянчуг ударил стаканом о стол и что есть сил заржал. Не засмеялся — нет! Люди такого пошива не умеют испустить одобрительный или язвительный смешок в сторону рассказчика, не смогут сдержать себя, а словно кони будут ржать, мешая окружающим погрузиться в рассказ.
— Ну и чушь ты несешь, Саймус! Опять решил народ байками накормить, вместо того, чтобы купить нам выпивки? — мало было прервать, так еще ведь нужно удариться в критику, причём столь необоснованную.
Старик не сводил взгляда зелёных, поблекших спустя множество прожитых лет, глаз. Он ждал, когда шут закончит своё представление, чтобы возобновить повесть, что он приберегал как раз для подобного сырого и промозглого вечера.
— Позволь мне продолжить, — спокойный голос, полный мудрости и тепла вновь разлился по трактиру, заставляя слушателей невольно напрячься, чтобы не упустить и слова из рассказа почтенного старца. В этот раз «шутник» смолк, понимая, что переходить грань дозволенного недопустимо, ведь окружающие люди могут и не стерпеть, да вышвырнуть нахала в дремучие леса с мешком на голове, с завязанными руками за спиной.

— В ночь лунную, в ночь тихую, когда сова смолкнет и не произнесёт и «уха», был рожден младенец бойкий — парень сильный, с голосом, с силою внутренней. И не было в жизни его горести, был достаток, была мораль и слово святое, обёрнутое в кожаный переплёт. Мальчонка рос под присмотром отца — дядьки строгого, но разумного, что сделал сына воином умелым и вором ловким, да мудрым. Не давал папка плошать, заставляя до изнеможения, до стертых локтей и колен, до дрожи в руках, до слез, что уже невмочь было сдержать, трудиться. Он денно и нощно тренировал сынка, говоря тому, что только таким трудом и силами он сможет стать кем-то, кто нужен этому миру. Сам же мальчонка показал себя строптивцем, что частенько сбегал в лесную глушь, где не желал слушать отцовской мудрости. Матушка же опекала дитя своё, давала ему всё, что могла, всю любовь свою, всё тепло. Но она так же верила в то, что сын должен стать кем-то большим, чем пахарь или плотник, не должен он стать и одним из тех солдат, что пропадут в первом же бою, уйдя на убой. И рассказала она о своих суждениях сыну и, кивнув рьяно, смело, открыто, признал он, что путь, выбранный отцом, по душе ему.
Старик отпил кипятка из деревянного стакана, вытер усы и крякнул. Он долго хлопал себя по бокам, будто ища что-то, но так и не смог обнаружить искомое. На помощь ему пришёл один из слушателей, протянув небольшой косячок, который уже дымился, просясь в зубы к рассказчику.
— Вы не спешите делать выводы, — жуя кончик самокрутки в зубах, вещал старец, — Не стал наш мальчуган великим воителем или царём, иначе вы бы эту историю уже слышали у Кармэн или Манфилда. Даже его кот парочку знает, вот только молчит.
Вновь он отпил из стакана, потёр руки, будто греясь на морозе и, придвинувшись поближе к слушателям, продолжил:
— Стал он к пятнадцати годкам умелым мальцом, скажу я вам! Мог он по крышам бегать городским, по деревьям, словно мартышка скакать, да не было в беге ему равных — так нёсся, что пятки сверкали в ночи!
Мечом он махал, будь те на! Мог сразиться с солдатом и в два удара пришпилить того к земле нашей — матушке. Но не было вектора у пацана, не было пути, кроме как слова отцовского. Кроме как тепла материнского не было награды в жизни. Не любил юнец со сверстниками бесед вести, ибо те не любили семейство, жившее на краю деревни. Не любили так же люто, как соседей своих кровососов. Почему вы спросите меня — так я отвечу, но только после того, как кто-либо из вас угостит меня бурбоном, аль чаем заморским, пахнущим аки яблоко и пряности!
Те, кто ждал завершения истории старика Саймуса, те кто искренне любил его незамысловатые притчи и занимательные рассказы, никогда бы не поскупились на глоток «горяченького». И вот рассказчик пригубил слегка недешёвого по меркам данной дыры пойла, улыбнулся наполовину беззубым ртом и поблагодарил своих благодетелей вслух, так, чтобы каждый слышал:
— Майкл и Генри, вы самые щедрые хлопцы на всём континенте! Побольше бы таких в наш городок! Но я забылся. Почему, вы хотите знать, детишки деревенские и близко не подходили к дому тому? Почему никто, несмотря на внешнюю доброту жильцов из приграничной халупы, не поздравлял их с праздниками, не звал водить хороводы, не приглашал на свадьбы?
А ведь я как-то рассказывал вам о культе так называемого «Бога» — твари, что не кровосос, не смерть, не зверь дикий, а ужас, страх, мученье во плоти. И вы не дураки, уже догадались, к чему я веду. Мальчонка к своим восемнадцати уже был обработан, — старик грустно вздохнул, затянулся, прикрыл глаза и осторожно кашлянул, будто бы стараясь не привлечь громким звуком какую нечисть.
— Он всю жизнь прожил в семье, стараясь быть примерным сыном. Все, с кем общались эти люди — это такие же психопаты, что в редкие тёмные праздники приходили к бревенчатому домику, дабы там кутить всю ночь, восславляя своё нечестивое божество. И ребёнок привык к тому, что мир делится на просвещенных, что попадут в их «Мир сладких грёз», где их ждёт неведомое мне, и простых обывателей, что по их планам обязательно присоединятся к культу или же будут стёрты, сожжены, уничтожены!
Старик с силой ударил кулаком по столу, дабы привлечь к себе внимание всех, сидящих в трактире. Глаза его горели неистовством, руки дрожали, а голос срывался.
— И эти твари загубили не одну душу! Они сводили с ума сотни невинных, заставляя их в ужасе пасть пред их грязными помыслами, давя в них волю, выжимая все силы на осквернение храмов святых наших и благодетелей. Они подменяли своими грешными душонками наших пророков, наших отцов правоверных, наших матерей, тепло очага хранящих! Несколько городов они превратили в руины адовым пламенем!
Саймус взмок, глаза его были широко открыты, а кожа побагровела. Ни у кого не возникло сомнений в том, что старец на своей шкуре перенёс ужас тех религиозных войн.
— Святая дева в их грешных умишках была темнее ночи, страшнее дьявола душой! Она была большим злом, чем все бесы, собранные в один клубок, да перевязанные цепью калёной в печи преисподние! Они извратили всё, к чему могли прикоснуться, — и в голосе его почувствовалась печаль, горесть и бессилие. Дрожащей рукой он схватил кусок окорока и с жадностью откусил.
— Но могли ли они учесть, что не всем по нраву придётся их «Рай»? Могли ли предположить эти глупцы, что в их рядах появится тот, кто аккуратно и тихо превратит их клоаку в трупилище?
Представьте себе как он, держа в руках их же священную реликвию — жертвенный кинжал, называемый «Язык искусителя», пронёсся сквозь ряды ничего не понимающих культистов и прервал их жизни! Кто из вас уже догадался? Кем был тот замечательный человек, что раскаялся и стал героем? — на лице рассказчика была хитрая, неоднозначная улыбка, что заставила задуматься слушателей. Кто из них чесал немытую голову, кто приложился к кружке, а кто попросту таращился на старика, ожидая услышать ответ: ведь не может же всё быть столь очевидно, так ведь?
Лишь паренёк лет десяти, пришедший сюда исключительно из-за того, что «папу нельзя оставлять в кабаке одного — иначе волки его съедят», подал голос:
— Это был тот самый трудяга-парень, о котором вы говорили в самом начале, сэр? — робко и неуверенно бросил он.
Старик улыбнулся еще шире, похлопал парня по плечу и произнёс:
— Хотел бы я верить в это, малыш, но судьба у паренька была несколько иной... Аргалан — страшный человек, нёсший славу убийцы священнослужителей, в тот день словно головой о сук ударился. Вся дурь из него вышла и осталась на ветке, загубив деревце чёрными мыслями, но освободив глупца от пут иллюзий. Увидел он мир ясный и солнечный — не чета «раю» языческому, что сектанты восславляют! — вот мальчишка сидит на коленях у старика, пьет что-то из его чарки, да удивлённо таращит глаза на рассказчика, что уже сменил интонацию на мистическую, таинственную, загадочную, словно бесконечность океанской глубины.
— И пал в день новолунья культ кровавый, не ожидавший ножа в спину, в тот день под травами, дурманящими пляшущий, да забывший о том, что Мать следит за всеми деяниями на земле и не приемлет подобных отродий. Аргалан вычистил всю эту мразь на пиршестве победном и вонзил проклятый кинжал богине зла промеж рёбер, сокрушив на корню весь культ и оставив от него лишь пепелище. Он смесью горючей, соломой, да деревом спалил их церковь дотла, уйдя и сам в священном пламени в неведомую даль. Герой? Я не скажу вам этого, ибо он совершил множество ужасающих деяний. Но лучший среди худших — это да!
И старец замолчал, прикрыв глаза, будто вспоминая что-то. Старался, вспоминал, да так и заснул за креслом, держа ребёнка на руках. Народ, заслышав храп его, впал в смех. Все они будто сгоняли неприятное наваждение, что навеял на них рассказ.
Пробурчав нечто несуразное, Саймус, открыл глаза.
— А что случилось всё же с юношей тем, дедушка Саймус? — вопрошал мальчуган, сверкая интересом в глазах.
— А юноша тот... Юноша. Сейчас, дай вспомнить... Ах да! — воскликнул после небольшой паузы рассказчик, — Юноша тот был особенным. Не зря его готовили всю жизнь к чему-то. Он был рождён лишь для того, чтобы в последствии принять в себя частичку того ужаса, что культисты называли «Раем». Чтобы тело его могло выдержать муки, пришедшие с миром чуждым, тренировали его денно и нощно. Но об этом я, кажется, уже вам поведал, — старец махнул рукой толпе, и в ладонь ему легла простая трубка, заправленная крепким табачком. Несколько мгновений он разжигал её, причмокивая, втягивал в себя густой дым.
— И судьба распорядилась так, чтобы при всём своём трудолюбии, чистоте, да честности, он попал именно в эту среду, где его и сделали тем, о ком до сих пор ходят неприятные слухи. Кто-то говорил, что он умер, лишь только стоило ему, поднявшись из пепла и руин, дойти до леса, да встретиться с оборотнем. Один весельчак рассказывал мне, что парень этот потерял рассудок и теперь лежит в клинике. Но лично я верю в то, что он ходит по миру и по сей день, одним присутствием своим, вселяя холод и страх в сердца людей. Серой тенью он скачет по крышам, выслеживая очередного заплуталого путника и прекращает его жизнь одним точным ударом. Нелюдим, угрюм, зол на весь мир, отнявший у него отца и мать, вырвавший из рук мечту о «Рае», он, тем не менее, по своим меркам праведник. Он старается нести миру своё добро. Вот только считаете ли вы, что мир, катящийся в пасть к Дьяволу — мир вашей мечты?
— А как звали его, дедушка Саймус? — вопрошало дитя, вглядываясь в потускневшую зелень очей старика.
— Его звали просто: Джек, — закончил свой рассказ седовлас.
И никто после не произнёс ни слова, будто погружённый в свои думы. Страх посетил людей, заставив их опасаться за свои жизни. В ту ночь из трактира все выходили парами, тройками, дабы не дай Пресветлая Дева, не попасться на дорогу тому маньяку, о котором еще с час плел байки старик Саймус.

Но истина, как мы знаем, расходится с историей. Был ли Джек просто безвольным ребёнком, пережившим травму и ставший в последствии единственным выжившим? Правда ли культ был столь ужасен и деспотичен, как о нем говорит народная молва? Был ли на самом деле Аргалан или же «Бог» и вправду пришёл тогда на церемонию и превратил обряд в кровавую баню? Всё это предстоит открыть уже тем, кто встретит серую тень лично.

8) Откуда вы узнали об игре?

9) Связь с вами:

10) Пробный пост:
— Ты выпьешь её! Ты выпьешь её сейчас же! — где-то на краю города, там, где не ходят ни вампиры, ни люди, там, где даже крысе не стоит показываться, раздался очередной истошный вопль, срывающийся на визг. На задворках, в тёмном тоннеле под мостом виднелись две фигуры: человек в сером, про которого нельзя было сказать ничего определённого и вампир, лежащий на земле с кинжалом в животе. Он был статен и красив — чёрные волосы, яркие очи цвета расцвётших сумерек, волевой подбородок и тонкий острый нос. С губ вурдалака стекали струйки собственной крови, что выходили с дикой болью из ослабевающего тела.
— Ты выпьешь её, мразь! — кинул уже более спокойно человек в сером, поднося ко рту умирающего свою руку, на которой зияли витиеватые символы, вырезанные в плоти перочинным ножом. Оппонент уже не мог сопротивляться, не в силах был двинуться с места или же прикрыть рот. В глазах его помутилось, во рту был привкус железа, а руки и ноги уже окончательно занемели. Он хотел лишь одного — уснуть и проснуться уже у себя в поместье. Несколько капель чуждой жидкости упали на язык, заставив кровососа почувствовать вкус, отвратительный и горький, дрянной и невыносимый, словно чеснок и мёд, сахар и уксус, да сверху еще и серой присыпаны.
— И не уйдёт душа, что проклята, в мир безгрешный, не испив вина из рук провожатого, не найдёт дороги сама, ибо нет путей для личности, очи не обрядшей. Я несу Рай в душе, я несу имя господне, я страдаю рад Бога нашего, святого мученика, в огне сгоревшего, но восставшего из пепла словно и не тронутый пламенем очистительным. Я принесу тебе покой, заблудшая овца, мнящая себя волком, я принесу тебе счастье в руках своих, покореженных жизнью тяжелою, но истово верующих в силы свои, в крест свой, что несу я всю жизнь, — быстрой скороговоркой слетали слова с уст тени.
Алая жидкость послужила чернилами для множества символов и слов, которые появлялись из под «пера» пальцев убийцы. Он с остервенением тратил драгоценные для кровососа капли на странные пророчества, что гласили пришествие на грешную землю Бога, ангелов его и душ святых и мучеников. Жертва из последних сил терпела прикосновения пальцев к ране, всхлипывая от боли. Наконец, человек в сером остановился в своих художественных изысках и религиозных припадках. Осталось завершить очищение.
Он принялся лить что-то из небольшой фляги на труп. Охапка свежего сухого сена легла на тело сверху, небольшие брёвнышки подпёрли его со всех сторон и, а древесная кора легла в растопку. Один раз стоило чиркнуть трутом и пожарище, испуская аромат горелого мяса и волос, принялось коптить мост. Потрескивали поленья, жарилась плоть, а путник бежал что есть мочи в другую часть города.
По крышам, по скатам домов, по трубам: всюду он нёсся словно тень, напевая себе под нос тихую молитву.

11) Локация, с которой вы начнете игру:
Уорлинский лес.

Отредактировано Джек (12.11.2010 19:21)