Пост от Джина Айвори

Первая трансформация в оборотня во дворце Джамейра

Когда руки девушки больше не блуждали по его телу, Найтлорд все равно оставался в состоянии некой неги. Возможно, его организм даже делал это сознательно: телу, неплохо избитому и измученному длительными инъекциями всякой дряни, нужен был покой, который юркий владелец ни за что бы ему не дал, не оставляя тщетных попыток драться, хоть как-то хвататься за жизнь, ускользавшую из пальцев; духу — тоже, потому что он был обессилен внутренними попытками сражаться за разум и сознание.
Звуки звучали невнятным фоном где-то на периферии сознания. Так обычно воспринимались чужие мысли в местах скопления народа, будто бы рядом висит улей, содержащий миллион пчел. Ты понимаешь общее звучание, но отдельно ничего различить не можешь.
Хотя нет, сейчас он мог отличить голоса — и это был голос той самой девушки с привлекательным лицом и певчей речью. Говорила в основном она, да и слава Розе, последнее, что Джин хотел бы сейчас различить, хоть и смутно, это гадкие голоса охранников или звонкий и нерешительный детский с соседнего стола. Да, Найтлорд оставался Найтлордом всегда, эстет навек.
Звук Ее голоса отдалился, но потом вернулся обратно, стал четче и понятнее. Может, потому что она подошла ближе, а может.... Потому что все остальные как-то странно и резко притихли?
— Руку напрягать не нужно, иначе будет больно.
«Что? О чем это она?» — только и успело пронести в мыслях юноши, когда он понял, о чем.
Руку кольнуло что-то острое, не больно на фоне общего состояния тела, но тревожно, потому что по венам заструилось Нечто. И Джин честно не хотел знать, что это, тем более не хотел, чтобы оно попадало в его организм. Но кто его спрашивает? Все уже сделано, остается только надеяться на лучшее.
Игла выскользнула из вены, и чересчур чувствительный в ощущениях сейчас вампир почувствовал, как вслед на ней вытекла пара капель крови. Почувствовал не только кожей, но и обонянием — вампир этот запах различит из всех, да еще и на большом расстоянии, как акула.
И наступило затишье.
Но оно не продлилось долго.
Джин не знал, сколько прошло времени, не знал, что происходит вокруг, потому что отключился от реальности. Просто в один момент, к сожалению далеко не прекрасный в его случае, он почувствовал, что становится теплее. Жар волнами расходился от живота к конечностям, покалывал в кончиках пальцев. И все нарастал, становился невыносимее!
Вскоре его будто бы сжигали заживо, вливали в него раскаленную лаву и пускали кислоту по венам — он закричал. Нет, не просто закричал! Он заорал, в миг разорвав тишину своим неожиданным пробуждением с воплем. Тело металось, привязанное, но в попытке сбежать от раскаленной пытки вампир изгибался и вращался на своей койке, выкручивая собственные суставы. И все не переставал кричать, лишь порой делаля перерывы, когда в плавящихся легких не оставалось кислорода, ставшего горячим, как в печи. Он горел, горел заживо — бесповоротно и планомерно. Не думал, что за ним пришла смерть, не ощущал конца, и жизнь, вопреки всем россказням, не промелькнула перед его глазами ярким веселящимся хороводом картинок и воспоминаний, мыслей и желаний. А жизнь у него была насыщенная, так что зрелище при случае обещало быть что надо.
Но этого не было, лишь одна мысль: «Уберите эту боль, я больше не могу, убейте меня, не могу, я не могу, не могу, Святая Роза, пожалуйста, прекрати эту боль!»
В развороченном теле не было сил продолжать движения, в подранных криками боли связках не осталось голоса, оставалось только хрипеть и слабо дергаться, а мозг все не понимал происходящего.
Прошло минут двадцать, растянувшихся для Найтлорда в период целой жизни, расширившей его кругозор муками на много километров вперед и вокруг, он ощущал и осязал все по-другому, он понимал мир, как познавший единение с ним.
Прошла еще пара минут, и тело стало лихорадить: температура повысилась не только внутренне, но и внешне — кожа буквально пылала жаром, хоть пробирки нагревай; потом была мелкая дрожь, сначала в пальцах рук, она зародилась в самых кончиках, лишь после переместилась жестоким тремором на ладони и кисти, а после переползла мерзкой липкой температурой с трясучкой на все тело. Обильно выделялся холодный пот, испарина проступила на лбу и верхней губе.
Пожалуй, тело медленно, но верно умирало: оно не могло справляться с этим, организм предпринимал ярые попытки разделаться с введенной в него заразой, используя все доступные и недоступные ему внутренние запасы юношеского тела.
Но и знобящаяся тушка отошла на задний план перед пришедшей до кучи головной боли. Она, в отличии от предыдущих реакций организма и его борьбы, пришла не по нарастающей от маленького к большему, а моментально, будто обухом по голове ударила — впрочем, ощущения были именно такими. Головная боль была чем-то привычным для выходца из клана Фенгари, обладавшего сильной телепатией, так что он просто старался как можно меньше шевелиться, не трясти головой, расслабить лицевые мышцы и не смотреть на свет, но вскоре к головным болям добавился устрашающий шум в висках, бухающая по толстым венам кровь стремилась от перенапряжения и высокого давления вырваться наружу тонким фонтанчиком.
Вдруг каждую мышцу резко свело судорогой, от чего измученный творящимися с ним беспорядками вампир попросту взвыл. Каждую клеточку дергало и кололо, тянуло и выкручивало. И юноша понял, что он меняется. Необратимо и безвозвратно.
Джин в панике раскрыл свои синющие и кристально чистые глаза, и на веке тут же запечатлелись яркие пятна от огоньков в лаборатории. Все неотразимо менялось: картинка перед очами расплывалась, меняла очертания, приобретала причудливые формы и вновь возвращалась в норму; слух и нюх в миг стали улавливать в сотни раз больше запахов, посылая и без того перегруженному мозгу мириады сообщений из нервны окончаний; а волоски на теле наэлектризовались от атмосферы в замкнутой комнаты. Через миг сознательность отключилась, и анализировать происходящее стало просто невозможно.
И Слава Розе, что эта адская боль от ломающихся костей и рвущихся мышц пришлась на момент беспамятства и утери контроля.
Это уже не был Джин Айвори.
Это не был даже Джин Оливер Найтлорд.
Имя новому существу было Зверь.
Ремни на худом и подтянутом теле вдруг лопнули, как и одежда, разрываемые быстро растущими и крепчающими массивами тела, меняющими свой вид. Кожа стала тянуться и покрываться оранжевыми и белыми волосками; руки и ноги трансформировались в лапы, ломая кости и сращивая их вновь в более длинные и крепкие; засучили по воздуху лапы с выпущенными наружу огромными и острыми когтями, обещающими верную смерть любому, кто окажется в зоне личного пространства зверя. Потом из копчика, тоже моментально покрываясь шерстью, стал удлиняться позвоночник, переходя в толстый и длинный хвост.
Первое рычание, как первый крик младенца, огласил маленькое полу-подземное помещение, извещая о рождении.
Даже не так, о перерождении.
Кушетка под весом тигра, трансформация которого закончилась потемневшими черными полосками на оранжевой шкуре, просто сломалась и теперь обломками мироздания лязгала и трещала под лапами зверя.
Это событие можно отнести к одним из великих открытий научного мира это века, если не всех времен, и Джину выпала сомнительная, да и безальтернативная честь стать первым в мире оборотнем-кошкой. И первый оборотень принял облик полосатого кота, тигра, национального достояния страны азиатов.
Зверь обвел своими синими-синими очами комнатку. Неизвестно, что творилось внутри этого огромного, в два с половиной метра длиной, животного, что он видел перед своими глазами — вампиров или кусочки курицы на белой косточке, неизвестно, как поведет себя.
Пару минут оборотень-тигр стоял на месте, а потом пошел, плавно и размашисто, как это умеют только кошки, демонстрируя, как под шкурой перекатываются тугие и крепкие мышцы, чуть зевая, чтобы было видно острые и опасные клыки. И шел тигр по направлению к стройненькой девушке, создавшей его. Магистр на фоне подошедшего к ней животного смотрелась маленькой девочкой, до ужаса беззащитной и слабой. Такой зверь мог убить ее, просто задев с размаху почти что метровым рыже-черным хвостом, но...
Зверь стал нагло тереться об ее ноги! Обхаживал с разных сторон в тесной комнатушке, кружась вокруг, как акула возле добычи, чуть бил хвостом по ногам, гнул спину, массивной головой тыкался ей в мягкий и беззащитный живот, дергая округлыми ушами и шевеля пышными, как у гусаров, усами. Если бы тигры умели урчать, как домашние кошки, то лабораторию сейчас уже разрывал бы громогласный звук от вибрирующей косточки, больше похожий, правда, на звук заводящихся лопастей дирижабля.
Пиком странного поведения дикого и, как это должно было бы быть, опаснейшего животного стало его заваливание на бок, а потом и вовсе на спину рядом с элегантными ножками магистра. Оборотень явно напрашивался на «почесать животик», нагло крутясь на спине.

Любимый... и по совместительству последний

Лаборатория была в точно таком же состоянии, в каком её покинула девушка. Здесь находиться Лире было легче, чем в той. Но сейчас она не чувствовала себя уверенно.
Рана на руке болела сильнее, чем на ноге. Это и не мудрено. Ирбис во второй раз укусил намного сильнее, чем в первый. Слабости Лира не ощущала, хотя в коридоре она была готова поклясться, что ей ужасно плохо. Хотя, в каком-то роде ей и сейчас было плохо, ведь её положение никак нельзя было назвать хорошим или хотя бы нормальным, оно было хуже некуда. Однако охотница думала только об экспериментах, которые проводили в этих помещениях.
«Они превращают подопытных в животных. Они лишают их разума, ведь животные — это уже совсем другие существа, которые не знают, что делают и по идее подчиняются своему хозяину или создателю. Конечно, может быть иначе, но они слушаются...»
Один из охранников открыл дверь и пропустил Лиру вперед. Войдя в лабораторию, охотница увидела туже женщину. Сделав несколько шагов Лоур начала немного успокаиваться, точнее ураган, бушевавший в её душе, начал немного затихать. Однако это не значило, что пройдут и страх с ужасом, и из головы пропадут странные мысли об экспериментах, которые теперь часто будут сниться ей в кошмарах.
Женщина отпустила охранников очень быстро и улыбнулась девушке. Это показалось Лире странным, она считала, что теперь над ней будут издеваться или также проводить опыты, в конце концов, она не выполнила свою часть работы. Выбора у неё не было, поэтому пришлось просто слушаться — делать все, что ей говорила женщина.
Экспериментатор, как решила звать про себя ее Лира, усадила девушку за стол с какими-то странными штучками, названия которых та не знала. Обстановка в лаборатории действовала умиротворяюще. Но что-то было не так. Женщина поинтересовалась, как зовут девушку, на что та ответила довольно сухо, но в тоже время немного неуверенно. Точно сказать, что с Лирой будет дальше, она не могла, а неизвестность — это самое ужасное, что могло быть создано в этом мире.
Наблюдая за женщиной, Лоур поймала себя на мысли, что напряжение куда-то ушло, нервозность и все, что творилось внутри ранее, медленно растворялось. Какое-то странное облегчение ей приносило присутствие этой леди, пусть она её и не знала, и сначала как-то плохо о ней думала. Но после встречи с мистером Блэком, Лира поняла, что эта дама просто ангел, по сравнению с ним. Женщина взяла шприц и начала вводить какую-то жидкость охотнице, только когда половина жидкости была введена, экспериментатор сообщила, что это обезболивающее.
«Зачем оно мне?» — подумала Лоур. Рука болела не настолько сильно, чтобы колоть обезболивающее. Но решила не спрашивать, все равно ей не ответят на этот вопрос. Да и голос женщины звучал странно, или она волновалась, или просто у Лиры уши заложило, кто знает. Уколов охотница не боялась, она практически не чувствовала, поэтому для неё ничего не изменилось, когда игла была вытащена из руки. Женщина как-то странно посмотрела на неё, а потом вдруг очень захотелось спать. Мысли не то, что разбегались в разные стороны, их просто не был. Охотница не могла зацепиться за какую-то определенную мысль, чтобы уйти из странного отрешенного состояния, которое начало её поглощать.
Постепенно, как-то очень плавно и медленно Лира погрузилась в сон. Он был на удивление спокоен и безмятежен. Никаких кошмаров, страха, ничего — только тишина и спокойствие...
Проснулась Лира как-то резко и быстро. Первое, что она услышала, были странные нечленораздельные звуки, а первое, что почувствовала — это адская боль в теле. Руки и ноги жгло странным огнем, будто кто-то всадил в них миллионы осколков от стекла глубоко в кожу, и теперь кровь хлестала из ран. Однако ничего такого не было, кровь присутствовала только на руке, а на ноге её не было видно, но вот боль говорила, что что-то происходит. Странные рези в животе заставляли сгибаться... но нет, она не могла согнуться. Руки не могли двигаться. Они готовы были разодрать кожу девушки в кровь от тока боли, который проходил через все тело и не останавливался, будто в замкнутой цепи. Тело девушки покрылось потом, оно горело. Ощущение, будто кто-то решил сжечь Лиру заживо. Крики наполняли лабораторию, и с этим ничего нельзя было сделать, слишком больно, чтобы пытаться терпеть, хотя этого делать она не собиралась. Лоур просто не осознавала до самого конца, что с ней происходит. Она знала только то, что ей ужасно больно, и что эта боль не хочет проходить.
Дышать становилось все тяжелее, воздух становился каким-то тяжелым, он был слишком горячим для человека. Кровь текла с огромной скоростью по венам и артериям девушки, горячая и соленая. Рана на руке начала кровоточить сильнее. А боль в теле не прекращалась. Ни на секунду она не стала слабее, она все время набирала обороты. Кричать Лира уже не могла, горло болело, не хватало воздуха, а тот, который ещё поступал в легкие, был слишком горячим, хотя откуда он такой взялся...
Резкий удар в грудь заставил вскрикнуть девушку, отчего горло начало болеть сильнее. Но это был удар не снаружи, а изнутри. Что-то внутри начало меняться, в этом не осталось сомнений. Вся боль, которую испытывала Лира, шла из её тела, оно само себе вредило, само себя меняло. Мышцы начало сводить судорогой, тело сотрясалось от напряжения, но кричать она уже не могла, голос сел окончательно, оставалось только ждать, что будет дальше.
Лира не открывала глаза, она не понимала, что это можно сделать. Ей казалось, что кто-то разрывает её кожу, параллельно пытаясь сжечь тело. Когда она не смогла вновь закричать, то странная злость обуяла её и она со всей силы, которая у неё была, дернула руками, после чего последовали недолгие несколько секунд свободы, после чего тело прожгло ещё раз, будто клетки внутри решили поменять свое местоположение. Ещё один странные удар в грудь и запах крови, который она отчетливо почувствовала. Рана на руке кровоточила сильнее, но запах стал острее. Лира ощущала запах пота, который покрывал её тело. Затем последовал удар, который стал последним, что осознала охотница. Она очутилась на полу и уже не могла соображать отчетливо. Что-то менялось в ней, но что Лире уже было не узнать. На теле начала появляться шерсть, спина выгнулась, из копчика начал расти длинный хвост. Уши начали ползти куда-то вверх, кожа будто вытягивалась, от чего становилось ещё больнее. С огромной скоростью начали расти зубы, от чего жутко резало в деснах. Задние конечности начали меняться, сопровождаемые ломкой человеческих костей.
Первое, что услышало новое существо — это собственный рык, который вырвался из его горла и огласил помещение. Рядом с кушеткой стоял леопард. Он глубоко дышал, так как ощущение боли ещё толком не прошло, но не было уже того тока, он отступил.
Леопард быстро открыл глаза, которые оказались такого непонятного цвета, что проще было назвать его цветом моря. Новое существо пришло в новую жизнь. Все было как-то странно. Животному в нос ударило сразу много странных запахов, которые до этого он не чувствовал. Его слух четко говорил, что рядом кто-то есть. Однако при всем этом большая кошка чувствовала себя как-то неуютно. Животное повернуло свою небольшую голову в сторону, чтобы осмотреться. Внимание его привлекла женщина, стоявшая неподалеку. Немного нервной походкой большая (для обычной кошки) песочно-сероватая с черными пятнами «новорожденная» направилась к женщине с такими красивыми глазами. Подойдя поближе, леопард остановился и внимательно посмотрел на женщину, после чего начал обнюхивать. От неё пахло очень хорошо, точнее не совсем хорошо, но и не совсем плохо. От нее пахло другими животными, как подсказывал инстинкт и ещё чем-то приятным. Сделав круг вокруг дамы, леопард остановился и зевнул, оскалив все свои тридцать зубов. Он явно устал, но уходить как-то ему не охота, поэтому зверь просто начал тереться головой о ноги женщины. Всем хочется немного ласки и защиты. Инстинкт говорил: она поможет ему... точнее ей, ведь леопард-девочка. . Животное явно успокаивало присутствие этой особи. А что ещё надо «новорожденному» существу?

Странная встреча

Стемнело. Виктория возвращалась домой после прогулки. Молодая леди до сих пор находилась под впечатлением от беседы с призрачной Софи. Как это ни странно, но она смогла пробудить в Виктории старые воспоминания и помочь осознать важность того, что есть моменты, которые стоит вспоминать. Миледи была благодарна ей за это, а уж говорить «спасибо» ревенантка умела, как никто другой.
«Зачем жить грустью и одиночеством, когда можно жить радостью, пусть и минувших дней. Мне есть ради чего... ради кого жить, так почему бы мне этого не делать? Моя жизнь будет длиться ещё очень долго, мне каких-то четыреста лет, все ещё впереди. У меня будет другая семья, пусть не моя, но будет, а это ведь самое главное... нет, не самое. А что тогда может быть самым значимым в нашей жизни? Святая Роза, почему я не философ?» — подумала Виктория и откинулась на спинку сиденья. Карета медленно ехала по направлению к особняку Локруа. Но, чтобы добраться до старого здания, необходимо было преодолеть старый мост через реку Кручицу. Казалось бы, что страшного может быть в обычном мосте, по которому ежедневно ходят десятки людей, и проезжают кареты. Однако людей тут бывало не так уж и много, да и кареты почти не ездили. Каким бы странным вам не показалось это, но на улице почти никого не было, хотя погода была чудесная, и самое время для ночных прогулок под луной. Только вот гуляли обычно в других местах, более подходящих для этого. Какая пара решится пройти по старому мосту, когда есть Новый мост и Мост Влюбленных? Правильно, никакая!
Через окно Виктория увидела пару бездомных кошек, которые сидели на высоких бортиках моста и смотрели на воду в реке.
«Удивительно, как они ещё не упали?» — задумала миледи. — «Мост оброс мхом, а мох скользкий, как же кошки не падают, ведь у них не такие острые когти, чтобы удержаться...»
Внезапно карета остановилась. Это произошло так неожиданно, что девушка ударилась головой. Она схватилась рукой за голову. Больно. Через пару секунд боль утихла, и тогда Виктория решила подумать, так почему же все-таки карета остановилась. Она посмотрела в окно, но не увидела никого, кроме кошек, которые, озираясь по сторонам, спешили убраться. Очевидно, их напугал стук колес, или резкое торможение.
— Что случилось? — раздраженно спросила Виктория, когда поняла, что никто сам не скажет ей, почему карета остановилась. Но, и вопрос не помог, ни кучеру, ни служанке. Она все также молчали. Тогда миледи повторила, но уже громче:
— Что такое? Почему мы остановились?
— Тут, просто... — пропищала Сола. Но девушка не смогла понять слов служанки. Кучер также не отвечал.
«Да, что там происходит? Они что, языки потеряли по дороге?» — Виктория была очень зла. Эта остановка прервала её раздумья, когда она почти пришла к решению, что будет делать дальше. Естественно теперь Виктории придется постараться, чтобы восстановить всю цепочку и вновь прийти к правильному решению. Миледи пришлось самой посмотреть, что происходит. Но, как назло, из окна она не смогла ничего увидеть, поэтому пришлось выходить из кареты. Кучер сразу не понял, что надо помочь хозяйке. До него это дошло только после того, как Виктория оказалась на каменном мосту. Но он все-таки слез, уже что-то хорошее. Миледи не обратила внимания на кучера и служанку, которая готова была разреветься. Она смотрела на что-то непонятное. Оно лежало и еле дышало. Карета не могла проехать именно из-за этого странного препятствия. Понять человек это или нет, было невозможно. Через пару секунд это странное существо поднялось и пошло в сторону.
Виктория никогда не была трусливой, но сейчас она испугалась. Так страшно ей ещё не было никогда, хотя нет, было, но всего один раз, давно, когда она была влюблена в вампира, и его чуть не убили. Девушка считала эти воспоминания самыми ужасными, хотя они таковыми не являлись. Просто, если Виктория любила, то делала это всем сердцем.
Тут, сзади послышались странные шаги. Они могли принадлежать как человеку, так и животному. Сердце девушки рухнуло куда-то вниз. Казалось бы, чего ей бояться, четырехсотлетнему ревенанту? Оказывается, было чего.

Сладковатый привкус усмешки

Полтора года спустя, поздний вечер. Поместье «Сумерки богов»
— Анна, если бы ты знала, как я устала за эти полтора года..
Белокурая девушка сидела в глубоком кресле у камина, лениво рассматривая что-то в чашке кофе. Тут, в малой гостиной с первого дня облюбовала себе местечко Даархель, отдыхая таким нехитрым образом от людей, вампиров, общения — от круговерти одним словом, которая время от времени захватывала в свои сети любопытную вампирессу.
Несколько свечей в тяжелых канделябрах освещали комнату, играя тенями с огнем в камине, создавая причудливые узоры на стенах и мебели, рваные всполохи огня и треск дров дарили уют и покой. В такие минуты княжна любила вспомнить прошедшее время, найдя в своей служанке благодарного слушателя, зная, что ни одно слово не выйдет за пределы этих стен.
— Ты представляешь, этот монстр измотал меня, выжал все соки с такой невозмутимой рожей, что хотелось приложить его чем-нибудь тяжелым.. или сразу яду дать, чтоб больше не мучил никого. Знаешь, мне кажется, что инквизиция по сравнению с этим типом — сущие ангелы воплоти! Нет, ты не смейся! — глаза цвета стали вопреки возмущенным интонациям голоса оставались спокойными, все так же разглядывая кофе, который, к слову, уже практически остыл. — Впрочем, давай обо всем по порядку..
И она поведала историю длинной в полтора года, начавшуюся со свадьбы четы Де Вирр и закончившуюся.. Хотя нет, у этой истории нет конца, ведь Даархель еще жива.
Стройные ножки, так откровенно прикрытые полупрозрачной тканью, практически не оставляя простора для воображения, бессовестно, но вместе с тем грациозно закинуты на подлокотник кресла, на противоположный опирается изящная спина, чей изгиб никого не оставит равнодушным, белокурая голова покоится на спинке, закрывая локонами точеную шейку. Миниатюрная стопа покачивается в такт неспешному рассказу..
— Помнишь, я отправилась на свадьбу? Так вот именно там я встретила Кенинга, Скарлетт и Брауна.. — легкая усмешка скользнула по губам, и тут же исчезла без следа — Я смутно помню события той ночи, потому что отмечала вместе с этой компанией столь знаменательную дату. Впрочем, иногда лучше не помнить, ведь не зря же существует подобная «амнезия»? Значит, человеку или вампиру спокойнее будет без таких воспоминаний.. Хотя, я бы не променяла их ни на что — благо добрые собутыльники освежили память, и еще большая удача — что я не обладаю совестью, а то бы эта гадость меня загрызла. Ну да ладно, что-то я отвлеклась. Не буду пересказывать тебе все подробности, скажу только одно — утром мы выглядели одинаково безобразно и кое-кто даже подумывал вообще завязать с кровью.. В любом случае этот этап жизни промелькнул слишком быстро, чтобы заострять не нем внимание.
Изящная рука с тонкими пальчиками и идеальным маникюром плавно перенесла фарфоровую чашку на маленький столик и вновь вернулась обратно. Даархель на минуту замолчала, раздумывая, стоит ли гонять Анну за новой порцией кофе или продолжить рассказ. В итоге монолог возобновился, легким шелестом вплетаясь в тишину ночи, будто боясь спугнуть те решительность и доверие, что поселились где-то внутри, разливаясь по венам жгучим теплом. Может, всему виной те несколько бокалов крови, что девушка недавно опустошила, сидя в одиночестве, а возможно, простое желание высказаться, что тлело с того момента, как она переступила порог своего дома..
— После празднества мы все разъехались, кто куда, но у меня был запланирован визит по приглашению в поместье Браунов. Вот, хоть убей, не понимаю, какого черта меня туда понесло? Одно радует — все самое плохое со мной уже произошло гораздо раньше.. Радушный хозяин скалился во все клыки, почивая ужином, и угадай итог? Правильно — снова мы, только на этот раз уже вдвоем, накачивались кровью. И тогда я поняла две важные для себя вещи: не все Брауны одинаково бесполезны, и пора завязывать с кровью. Если первое было еще спорно — все же все представители этого клана изрядные сволочи, хоть и очаровательные, то второе заключение обжалованию не подлежало, ибо праздник что-то затянулся, да такими темпами и в гуля превратиться можно. И вот тут началось самое интересное — этот тип подбил меня на ритуал, после которого чуть заикой не осталась. Хорошо, что уже седая, а так бы еще и расцветку поменяла. В общем-то, я на него не в обиде — потраченное время стоило того, но каков мерзавец..
Беззлобная усмешка вновь скользнула по губам, на сей раз, оставив после себя еле заметную улыбку. Где-то неподалеку колыхнулась тень — это Анна, сидящая в противоположном кресле, качнула головой, то ли соглашаясь со статусом, данным князю, то ли просто давая понять, что слушает. Даархель перевела на нее взгляд:
— Я тебе еще не надоела своими байками? — в ответ отрицательное качание головой и теплая улыбка служанки — Что ж, тогда продолжу, точнее, вернусь к тому, с чего и начала. Так вот, этот гад измывался надо мной больше года!
Эмоции, хоть и скудно, но все же начали появляться. Да и как можно было остаться равнодушной к подобным воспоминаниям? Даархель нахмурилась, понимая, что от негодования голос вот-вот зазвенит непослушным колокольчиком и обрушится металлической лавой на спящий дом. Глаза, что стали цвета моренго, закрылись — так проще оставаться невозмутимой, тонкие пальцы медленно прошлись по обивке кресла и на секунду замерли у самого пола, на котором покоилась шкура медведя. Неспешно перебирая густой мех, девушка начала улыбаться..
— Знаешь, Анна, а ведь он многому научил меня там, в горах. Помог развить способность, что появилась.. Не поверишь, но у меня такое ощущение, будто она была со мной всю жизнь, а не два года.. Да и важно ли это, если этот год был самым счастливым после смерти родителей? Конечно, не все складывалось так гладко и легко — оказывается и у Виктора есть предел терпения, но все же, именно там я чувствовала себя спокойно. Будто и не было раньше никаких невзгод, ни разочарований, ни заблуждений.. Словно начала жизнь заново, с чистого листа, подобно новорожденному ребенку, который еще не знает, что такое грех. Хотя, грех — это и есть заблуждение.. в собственной важности, силе, безнаказанности, да в чем угодно. Но я опять отвлеклась. На чем мы остановились? Да, на чувствах..
В этот момент в комнату с довольной ухмылкой, в халате и с полотенцем на шее вошел предмет ее жалоб и стонов — Виктор..

Оплошность за оплошностью

После слов гостьи, Камилла еле заметно кивнула.
— Хорошо, я сейчас вернусь, — вежливо сказала она.
Поправив складки своего платья, ревенантка улыбнулась и направилась к выходу. Дверь с лёгкостью отворилась и, в последний раз обернувшись, Ками вышла.
На лестничной площадке никого не было. Да и кого встретишь утром? Вампиры уже спят, а люди сейчас на работе. Камилла переживала, что соседей нет дома, но всё же... Сжав губы трубочкой, девушка задумалась. Но, в конце концов, через минуту, собравшись и глубоко вздохнув, ревенантка направилась к первой попавшейся двери, и постучала. Ответ последовал не сразу.
Чьи-то шаркающие шаги не спеша приближались к входу, и через минуту дверь распахнулась. На пороге стояла пожилая женщина, лет восьмидесяти.
— Э... — растерялась ревенантка, — простите, я ошиблась.
Натянуто улыбнувшись, Ками сделала шаг назад. Но старушка не собиралась уходить. Нахмурив брови, она стала пристально смотреть на Камиллу.
Смутившись ещё больше, девушка всё же решиась просить помощи у незнакомки.
— Понимаете, — вежливо начала говорить она, — у меня в квартире гостья — вампир и ей нужна... эм... помощь.
— Вам нужна карета? — Как бы между делом спросила старушка, — что бы кто-то вызвал, да?
Ясный и уверенный взгляд пожилой женщины, которым она сопровождала свой вопрос, поставил в тупик ревенантку.
— Да, — радостно улыбнулась девушка.
Не раз, выругав себя, за то, что была не знакома ни с кем из соседей, Камилла, приказала себе не нервничать и успокоиться.
— Обратитесь к Дину, — старушка указала на дверь напротив, — он бездельник, но за определённую плату сделает всё, что попросите.
Пожилая женщина приветливо улыбнулась, от этого Камилле сталао легче.
— Обязательно, — вежливо сказала ревенантка, — спасибо за помощь.
Пожилая женщина проворчала что-то ещё в ответ и закрыла дверь.
«В любом случае, уже проще. Надо будет как-нибудь эту женщину на чай пригласить», — стала размышлять девушка.
«Ужас, — поздно спохватилась ревенантка, — я забыла спросить — как её зовут»?
Вновь вламываться к старушке, чтобы узнать её имя, было бы не вежливо. Поэтому, решив, что позже обязательно исправит оплошность, Ками подошла к двери другого соседа. Постучав, она стала ждать. Но, в отличие от первого раза, сейчас хозяин явно не спешил открывать.
Прождав пару минут, Камилла постучала вновь — настойчивее.
На этот раз за дверью послышался шум и через мгновение перед ревенанткой стоял молодой и человек. Довольно опрятный внешне, он удивил своим внешним видом Ками. Девушка за время, проведённое на лестничной площадке, придумала себе образ пьяницы и лентяя, но никак не ожидала увидеть обратное.
— Чем могу помочь? — Осведомился парень.
— Да, меня зовут Камилла Винденсон, — уверенно сказала ревенантка, — и я бы хотела попросить Вас о помощи. Мне необходимо вызвать карету, но, к несчастью, сама я это сделать не могу, — улыбнулась она.
— Вы хотите, чтобы сделал я? — осведомился молодой человек, а когда ревенантка кивнула, сказал, — согласен, — а потом добавил — Дин Рубенс.
— Рада знакомству, — Камилла сделала книксен и, вручив парню пару монет, назвала номер своей квартиры.
Договорившись с новым знакомым, ревенантка поспешила вернуться домой.

Ритуальное провидение

— Как утренняя булочка, — безапелляционно бросил Шеппард в ответ на вопрос о свежести трупа.
По правде говоря, покойная вампиресса была даже куда более свежа и румяна, чем сам гробовщик, а если уж Салли им не побрезговала, то и переживать было определенно не о чем.
Да, вероятно, гробовщику стоило бы быть нежнее с его дамой, если не сердца, то кошелька, но общая добродушность нрава вовсе не обязывает быть ласковым котенькой. Нет, увольте.
Как уже говорилось ранее, притворство Элджеру было чуждо. Мертвецы зачастую весьма лояльны и не требуют произведения на себя впечатления. Равно, как и скорбящая родня, чьи помыслы всецело заняты горестными событиями. Именно с такими женщинами (скорбящими, а не мертвыми) дампир обычно завязывал, с позволения сказать, отношения. И хотя Салли изначально относилась к их числу, со временем она стала чем-то большим, чем одна из безутешных мазелей, что по абсурдности женской природы хотят того, чего на самом деле не хотят ‒ быть использованными и брошенными, чтобы забыть об одной боли, окунувшись в другую. В этом смысле гробовщик получался в некотором роде добродетелем. Но несносная дампиресса вошла в его жизнь и осталась. И хотя она была поистине крепким орешком, теневая сторона бизнеса Элджера должна была оставаться в тени, ибо лицезрение столь ужасных сцен бывало невмоготу даже хладнокровным непробиваемым мужчинам. Шеппард знавал это непонаслышке — как-то раз убийца разделываемой Элом мазельки потерял сознание прямо в присутствии гробовщика и девицы со сломанной шеей. Именно поэтому (а еще потому, что Шеппард попросту побаивался, что алчная до наживы Салли сдаст его с потрохами охотнику за головами) дампир не мог быть с любовницей, как ему свойственно, честным и прямолинейным. Пожалуй, если бы гробовщик не был тем, кем был, можно было бы счесть, что он боится потерять свою рыжую нахлебницу. И вот сейчас было самое время собрать воедино все крохи тех светлых чувств, что нет-нет да и пробивались сквозь толщу напряжения, вожделения и взаимного недоверия, возлегшую между дампирами, и принести их в жертву кое-чему более высокому и значимому — личному счастью Салли и ее надежде на достойный брак с достойным ее (и ее запросов) мужчины, которые стремительно ускользали из рук прелестницы с каждым годом. В конце концов, Веселая Вдова прожила уже ни много ни мало — треть своей жизни. Однако Элджер был не настолько благороден. А держать на безопасном расстоянии буйную красавицу и лишь временами сближаться в случаях острой необходимости было куда проще и, чего уж греха таить, приятнее, чем вовсе отпустить ее. Пускай Салли и влетала гробовщику в копеечку, но окучивание каждой новой женщины Шеппард искренне считал преступной тратой времени, а последнее он ценил куда больше любых денег.
И оставалось только одно — продолжать безбожно врать, и настолько гнусно, чтобы в правдивости никто не усомнился.
— Присядь, — в повелительном тоне попросил Шеппард, надавливая обеими руками на плечи дампирессы, пока та не плюхнулась в кресло для посетителей у входа в кабинет.
На желание окольцевать своего Элли девушка намекала уже давно, и намеки ее зачастую были далеко не деликатными. Проходя мимо белого платья в витрине магазина, Салли обычно начинала любоваться своим отражением в стекле и поправлять прическу, а траурный кортеж, очевидно, путала со свадебным, вышагивая чуть ли не перед гробом с торжественно вскинутой головой. А в ее ненавязчивом потирании безымянного пальца Шеппард уже почти что заподозрил нервный тик. Но, кажется, терпению чувствующей приближение статуса старой девы дампирессы пришел конец, а ухищрения исчерпались, раз она в открытую попросила о том, что само должно свалиться на каждую принцессу, аки манна небесная.
— Да, ‒ задумчиво протянул Элджер, подпирая подбородок ладонью, а локтем ‒ воображаемую поверхность, — я бы мог сделать тебе предложение. Сыграть пышную свадьбу на остатки сбережений. Быть может, расширить контору, нанять людей и со временем купить для нас новый дом. Эдакое семейное райское гнездышко с розовым садиком и белой оградкой. И возвести домик на дереве для наших малышей, Эрика и Хлои. А по субботам мы могли бы устраивать вечеринки с фондю и играть в шарады с нашими добрыми друзьями-соседями. В общем, я бы мог все это сделать для тебя, но я, как бы сказать это по-мягче... скорее выстрелю себе в висок, стоя на на спинке стула с петлей на шее и ртом, набитым цианидом. А после, так и быть, можешь заказать эпитафию: «Ушел от ответственности».
По мере повествования лицо Салли менялось от одной крайности к другой. Восторженная улыбка начала отдавать оскалом, а рдеющие щечки стали цвета гневного гематита. Поспешно приложив палец к возмущенно надутым губам, Шеппард продолжал:
— Не пойми превратно, конфетка, ты мне не безразлична, но чувства к тебе мои столь сложны, что их не описать скучными условностями. Например, когда мы впервые встретились, ты настолько поразила меня, что я загорелся безудержным желанием посвятить тебе стихотворение. Всю ночь промучился, а все, что вышло наутро, так это:
Ах, может ли с тобой сравниться лунный свет?
Не может, лунный свет — не язва!

Самый первый
Жизнь в баккарских казематах не стихала даже ночью, а уж после доставки из города повозок с провизией и горячительным охрана и вовсе повеселела, так что приехавший с возом помощник торговца имел удовольствие услышать много нелестных эпитетов в адрес погоды, платы за службу, и тише, но не менее горячо — в адрес начальства. Внимания на него охрана не обращала, что было вдвойне странно потому, что тип внешности парень имел явно норданский, хоть и одет по-местному, да торговец, обычно снабжающий крепость, отрекомендовал его как своего помощника. Еще более странным стороннему наблюдателю могло бы показаться, что после отбытия повозок как раз этого парня недосчитались. Или то, что в его присутствии некоторые стражи невольно становились гораздо более разговорчивыми, как будто что-то толкало их на откровенность друг с другом, хотя стоило этому «помощнику» отойти, как это навязчивое желание поделиться тайнами проходило, и говорившие расходились по своим делам, выкинув этот эпизод из головы.
А тайны у местных были занятные. Откуда только не свозили в Баккар будущих невольников! Цены на рынке невольников, торговля на сторону со складов, взятки и шантаж, местные воротилы и авторитеты — новые сведения дополняющими мазками ложились на картину, расписанную ушлым торговцем, к которому он прибился вскоре после своего прибытия в Баккар. Поразительный город. Таинственная страна! И сколько неясного и тайного тут становилось понятным.
Братья в Нордании сбивались с ног, клирики прочесывали города и села, список пропавших без вести увеличился втрое по сравнению с нормальной для столицы цифрой, а все оказалось до банальности просто. Хурбастанские работорговцы настолько осмелели, что отлавливают свой живой товар даже на улицах Даркенфурта.
И просчитались они только с мазель Дракулой, поскольку, не случись этого похищения и не поставь на уши высокороднейшая семья орден и клириков, остальные исчезновения скорее всего так и остались бы незамеченными. Ведь кому интересна судьба простых жителей, у которых подчастую даже нет семьи, которая могла бы потребовать расследование их исчезновения?
Тем интереснее казался Виталю тот факт, что его самого, вольного юстициара, припрягли к поискам со строгим наказом проверить портовый район Даркенфурта. Что это было — удача, или кто-то в ордене уже был в курсе творящегося? Тогда почему не вмешались сразу, ведь стольких граждан можно было успеть вызволить. В итоге приказ появился только после исчезновения челна благородного клана. Неприятное совпадение, вызывающее не менее неприятные вопросы.
После морского путешествия и разведки в городе в казематы Виталь направлялся, уже будучи практически уверенным, что женщина в белом платье, замеченная одним бездельником в порту Даркенфурта во время погрузки группы пассажиров на шхуну, и есть пропавшая мазель Розмари. Ее сопровождение наводило на еще более интересные мысли — по описанию очевидцев, ее доставила группа норданцев, женщина и двое мужчин. Это ли не ответ на мучивший его вопрос? Знать сводит счеты между собой, оттого и подвергли опасности отработанную схему работорговцев? Слишком много совпадений и слишком мало данных.
Описать внешность сопровождающих никто толком не смог, даже те, на кого Виталь рискнул надавить ментально, так что предстояло разыскивать женщину и двух мужчин, среднего и высокого роста, предположительно прячущих свои лица.
Разузнать, куда направились похитители со своей жертвой, не составило труда — тень казематов незримо довлела над жителями Абаджана. Пришлось опять побегать, отыскивая связанного с крепостью торговца. Как ни странно, он тоже легко поддался ментальному давлению, так что внушить ему доверие к своей персоне и убрать ненужный интерес, назвавшись временным рабочим, который на денек подменит своего знакомого, удалось легко. На это ушло время, как и на то, чтобы организовать небольшой «несчастный случай» внезапно захворавшему «другу».
Притуплять внимание окружающим и отводить глаза от своего лица частенько приходилось и в дороге, и по прибытии в крепость, хотя тут охрану гораздо больше интересовало содержимое повозок. К сожалению, воздействовать он мог далеко не на всех, а потому параллельно приходилось прятать лицо, якобы зарывшись в корзину, или пересчитывая мешки, или, шагая рядом с повозкой, нагнуться и посмотреть, что там с колесом.
Но, даже несмотря на это, из разрозненных сведений почерпнуть удалось многое — норданцы были в казематах частыми гостями. Несколько раз упоминали любовницу наместника и ее бешенную подручную, и, самое главное, высокого норданца тут запомнили. Уже чувствуя подступающую головную боль от перенапряжения, Виталь все же отловил заинтересовавшего своим эмоциональным фоном патрульного и завел непринужденную беседу, незаметно подталкивая того к откровенности. Тот поддавался влиянию неохотно — видно обладал все же кое-какими способностями, да и Виталь уже работал на пределе. Пришлось довольствоваться легким влиянием на уже существующие эмоции и порывы. Конечно, это не полноценный допрос, как ему бы того хотелось, но светиться раньше времени тоже не стоило.
Именно от этого стража Виталь и узнал, где держали мазель и другую женщину, тоже привезенную норданцами. Плохо было другое — патрульный в порыве вызванной искренности поведал о смерти женщины.
— Как — убили? — Виталю на этот раз не пришлось разыгрывать интерес, новость обескуражила. — Которую? А кого продавать тогда? О чем они вообще думают, такое расточительство!
— Вот вторую и продали, а эту — того. Ну да не советую тебе совать нос в господские дела, сам понимаешь, им, — тот многозначительно кивнул вверх, — виднее.
В висках опять стрельнуло болью. Бред какой-то. Зачем вести пленницу в такую даль, чтобы потом убить? Или это случайность? Не важно, вряд ли убийца поднял руку на мазель — она-то тут наверняка была товаром высшего сорта, и, следственно, и обращения требовала особого. Естественно, ее не стали бы убивать и калечить. Значит, продана?
Лишь желая удостовериться во всем лично, он усилил желание патрульного показать труп норданки. Каково же было его удивление, когда в мертвой женщине согласно описанию Виталь узнал саму мазель! Родинка над губой, светло-каштановые волосы, спутанные за время пути, теперь еще и испачканы в крови, как и некогда белое платье. Алые пятна на красном корсете уже начинали темнеть. Проклятье, он опоздал! Потерял столько времени по пути сюда, а труп еще был свежим. Он совсем немного опоздал, и несколько часов задержки решили участь девушки.
Голова болела все ощутимее, патрульный начинал нервничать, уже не уверенный, что привести сюда постороннего было хорошей идеей, а убийца еще не успел уйти далеко. Потому Виталь без возражений покинул место убийства, повинуясь поторапливающему собеседнику.
— И запомни, тебя здесь не было, и ты ничего не видел, — тот наставлял его, поспешно запирая дверь. — Кроме охраны тут вообще побывал только тот высоченный норданец, что ее привез. Сделал дело и быстренько смылся в город, паразит.
— Хочешь сказать, это был он? — Виталь попытался восстановить контроль над собеседником, но тот очевидно уже приходил в себя и начал удивляться своей внезапной откровенности. Плохо, на устранение недоумения по поводу случившегося его уже не хватит.
— Ничего я тебе не говорил! И не стой тут, а ну на выход! Не хватало еще кого-нибудь встретить, что я скажу, почему тут посторонние околачиваются?
Виталь поторопился эмпатией приглушить его недоумение и растущее раздражение, так что вскоре патрульный спровадил его, безразлично махнув сослуживцам пропустить того за ворота. Этого хватит ненадолго, вскоре патрульный придет в себя, так что лучше ему быть в этот момент от крепости как можно дальше.