Она осталась. И не потому, что устала и не потому, что была голодна. Просто ей хотелось ощутить, почувствовать, посмотреть, как он живет. Элизабет с любопытством прохаживалась по имению, легко, одними пальчиками касаясь стен, портретов, приятных мелочей, которыми он себя окружил. Все было пропитано чем-то грустным и одиноким... Как будто ему совсем, совершенно некогда было веселиться. Как будто кто-то отнял частичку его души и она, неприкаянная потерялась в бесконечных коридорах и комнатах имения, такого большого для одного вампира и такого маленького, чтобы вместить всю горечь этого мира. Она не решилась посетить кабинет и спальню. Это было слишком... личное. Ей совершенно не хотелось без его ведома залезать в душу, рассматривая портреты любимых женщин или... подарки, милые сердцу, которые, обычно хранят близко, так близко, чтобы можно было дотронуться рукой и вспомнить. Подарки... Элизабет стало жаль, невыносимо, что она не смогла, не успела. Не подумала? Не оставила тоже, сувенир. Было Рождество. Она могла. Не захотела?
Повинуясь сиюминутному порыву, она подошла к какому-то зеркалу в холле и, согрев его своим дыханием, на запотевшем стекле, пальцем нарисовала розу. Совсем маленькую, крошечную. Святая Роза будет хранить его теперь. Рисунок постепенно тускнел, пропадая, отдавая воздуху частички влаги. И, скоро, конечно, если слуги в этом доме хорошо знают свое дело, они сотрут этот символ, влажной тряпкой. Но он все равно незримо останется здесь. Как знак, как напоминание, как её частичка.
Вечером, дома, сидя у камина, на пушистом ковре, обхватив колени руками и опустив голову, Элизабет слушала такую тоскливую и такую проникновенную песню цыгана, которого пригласили родители, чтобы развлекать гостей. Все уже разъехались, в доме было печально и тихо. Только цыган и его романс. Только мутный свет камина и протяжный голос, перемешивающийся со звуками гитары. А за окном снова валил снег, собираясь заполнить собой весь мир. Или просто заметая дороги, чтобы никто больше не смог посетить Ле-Ридо этой зимой.
Снова слышу голос твой,
Слышу и бледнею;
Расставался, как с душой,
С красотой твоею!
Если б муку эту знал,
Чуял спозаранку, —
Не любил бы, не ласкал
Смуглую цыганку.
Не лелеял бы потом
Этой думы томной
В чистом поле под шатром
Днем и ночью темной.
Что ж напрасно горячить
Кровь в усталых жилах?
Не сумела ты любить,
Я — забыть не в силах...
Флешбэк отыгран