Рука сорвалась о пряжку подпруги, и на свежевыпавший снег яркими бусинами брызнули капли крови с ободранных костяшек пальцев. Де Вирр раздраженно перехватил повод танцующего игреневого жеребца. Айхе злобно заржал и попытался укусить хозяина.
— Зачем нужен этот визит накануне Рождества? Разве дело не терпит отлагательств? — Даниэль не считал нужным скрывать свое неудовольствие.
— Раз Ларой просил приехать, значит, дело, действительно, спешное.
— Тогда позвольте мне ехать с вами.
— Мы уже обсуждали это, — де Вирр вскочил в седло, — Здесь кто-то должен остаться. Ты же знаешь, как это бывает. Праздник, веселье и много вина. Люди ни в чем не знают меры. Никто лучше тебя не сумеет навести порядок.
Де Вирр выслал коня вперед. Айхе рванулся с места, подняв из-под копыт снежную пыль. Даниэль проводил всадника тяжелым взглядом холодных желтых глаза, опустился на колено, растер меж пальцев алую застывшую каплю, едва заметно качнул головой — ему все это не нравилось.

Через несколько лье игреневый жеребец подрастерял свой азарт. Он шел ровным, мощным галопом, от боков, покрытых муаровым узором светлых пятен, поднимался пар. На развилке Эдгар осадил коня.
По правую руку искрилась инеем темная стена леса, прорезаемая неширокой просекой. От самого тракта вниз по холму сбегала тропа, совершенно непроезжая в межсезонье, но теперь, выстуженная морозцем и выстланная тонким слоем снега, она казалась удобной и ровной. Де Вирр хорошо знал эту дорогу. Она была короче. А летом благословенная сень деревьев, укрывающая от солнца, делала ее крайне привлекательной.
Эдгар без колебания развернул коня. Жеребец заупрямился, попятился всхрапывая и вскидывая голову, но, вынужденный подчиниться властной воле хозяина, все же ступил на тропу, испещренную по краям цепочками волчьих следов. Сначала неуверенно, потом все быстрее и, в конце концов, перешел на неспешную, ровную рысь.
Лес встретил торжественной тишиной. Лишь поскрипывал снег под копытами жеребца, да где-то далеко какая-то пичуга выводила незамысловатую трель. Неяркое зимнее солнце отражалось от снега мириадами разноцветных искр, слепило глаза. Подчинившись какому-то детскому порыву, Де Вирр приподнялся на стременах, ударил по одной из ветвей, нависающих над тропой. Искрящееся облако осыпало и его и коня, снег попал за шиворот. Эдгар рассмеялся и пришпорил Айхе. Тот охотно перешел в галоп. Теперь де Вирру приходилось склоняться к шее жеребца, чтобы избежать столкновения с низкими ветвями.
Тропа сделала плавный поворот и круто сбежала на дно неглубокого оврага, склоны которого поросли колючими кустами ежевики. Де Вирр натянул повод, не желая рисковать, но капризный и своевольный жеребец, разгоряченный скачкой, закусил удила и мотнул головой, рванув повод из рук. В этот момент передние копыта коня ступили на край наледи, занесенной тонким слоем снега. Айхе взвизгнул и осел на задние ноги. Де Вирр откинулся назад в седле так, что светлые волосы рассыпались по крупу коня, но это не уберегло их от падения.
Передние ноги жеребца подломились, и он кувыркнулся головой вперед. Де Вирр попытался выдернуть ноги из стремян, но не слишком успешно. Конь упал, перекатился через всадника, подминая его под себя, вскочил и с диким ржанием унесся прочь, оставив безжизненное тело хозяина на дне оврага.

Боль. Яркая вспышка света под закрытыми веками. Сердце судорожно трепыхнулось, словно вспоминало свою работу, толчком протолкнуло боль дальше, по венам, разливая ее по телу вместе с потоком крови.
Стоило сосредоточиться, чтобы оценить потери, но не хотелось. Не хотелось двигаться, не хотелось думать, не хотелось дышать. Потому что дыхание тоже приносило боль. На вдохе где-то в груди хлюпало и булькало. Кровь наполняла легкие, заливала горло. Он сглотнул ее, потом еще раз. Потом его вырвало собственной кровью.
А потом вернулись звуки: едва слышно поскрипывали стволы деревьев, ветер слабо шуршал мертвыми, жухлыми листьями, которые по какой-то странной причуде уцелели среди переплетения ветвей кустарника, где-то совсем близко хрипло прокричал ворон, захлопал крыльями.
На смеженных ресницах плясало предзакатное солнце. Длинные тени казались глубокими, черными. Сколько прошло времени? Час? Два? Больше? Он закашлялся мучительно и долго. Там, внутри осколки сломанных ребер мешали дышать. Мешали просто катастрофически.
Он все же попытался подняться. Впрочем, безуспешно. Ржание коня. Жеребец жив. Но это не имеет никакого значения. Сесть в седло он не сможет. Не все ли равно? Далекие голоса казались навязчивым бредом. Или нет? Чьи-то руки, лица. Бред и блаженная тьма.

— Но это же... не тот...
Голос был женским и совершенно отчетливым. Эдгар широко распахнул глаза, уставившись перед собой слепым, невидящим взглядом. Мечущиеся, смутные тени, неровный, но яркий свет.
Все вернулось. И шальная скачка под пологом заснеженного леса, падение. И боль. Но не та, острая, почти невыносимая. Другая. Притупленная, заглушенная, как далекий отзвук уходящей грозы. В голове прояснилось. Более или менее. Эдгар повернул голову. Людей было много. Преобладающим чувством их было любопытство и возбуждение. Да. Конечно. Праздник.
Эдгар приподнялся на локте, кусая кривившиеся в болезненной гримасе губы. Мужчина, стоящий к нему спиной, что-то со спокойным убеждением объяснял юной девушке, в роскошных волосах которой плясало живое пламя. Она смотрела на де Вирра с таким нескрываемым и явным разочарованием, что ему стало не по себе. Эдгар перевел взгляд на высокую, статную женщину, которая была полна сострадания и участия, улыбнулся едва заметно и виновато.
— Попросите... кого-нибудь... помочь мне подняться, — голос звучал хрипло и прерывисто. Ощущения слабости и беспомощности было внове. И совсем ему не нравилось.

Отредактировано Эдгар Лоран де Вирр (14.08.2011 18:30)

— Вам нельзя сейчас вставать, — рука женщины легла на грудь и, подчинившись мягкому, но непреклонному давлению, Эдгар покорно откинулся назад. — Отдыхайте, мы позаботимся о вас.
«Она испачкается в крови...»
Де Вирр закрыл глаза. На смеженные ресницы падал снег. Голоса сливались в отдаленный гул. Слова были знакомы, но смысл их ускользал, не касаясь разума, не оставляя следа в памяти. Эдгар слышал свое дыхание. Тяжелое, прерывистое, хриплое. Ему хотелось разучиться дышать. Это было бы просто. Это избавляло от многих проблем.

— Вы меня слышите? Вы слышите меня?
Он слышал. Эдгар, пожалуй, мог бы даже ответить, если бы в этот момент, ему не пытались разжать зубы при помощи какого-то металлического предмета. Может быть, он был бы не очень вежлив. Может быть. Однако выразить свое отношение к происходящему де Виру не удалось: в глотку полилась какая-то холодная, с сильным мятным привкусом вязкая жидкость. Противная. Достаточно противная, чтобы у него возникло труднопреодолимое желание вернуть ее обратно в полном объеме. Но для этого нужно было приподняться на локте, а левая рука категорически отказывалась повиноваться. Может быть из-за перелома, а может быть по той простой причине, что оказалась плотно прибинтованной к телу.
Эдгар содрогнулся в коротком приступе хрипящего, лающего кашля и с мучительным облегчением выплюнул сгусток крови в торопливо подставленную лохань. Дышать стало значительно легче. Следовало рассмотреть этого эскулапа повнимательнее, чтобы позже, воздавая по заслугам в полной мере, случайно не перепутать его с кем-нибудь другим.

Де Вирр провалился в какую-то странную смесь полусна-полузабытья, и ему казалось, что он тонет в студенистом, багровом океане, медленно погружается все глубже, с бессильной обреченностью наблюдая, как меркнет у поверхности свет.
Негромкий голос, выводящий смутно знакомую мелодию, выдернул на поверхность и теперь настойчиво возвращал к действительности. Де Вирр открыл глаза и какой-то время смотрел перед собой, пытаясь понять, где находится.
Боль, задобренная лекарствами, утихомирилась. А быть может, его организм еще помнил, как нужно зализывать раны. Так или иначе, впервые с момента падения, к Эдгару вернулась способность рассуждать спокойно и здраво.
Комната была ему незнакома. Как и женский голос, мелодичный и чувственный. Де Вирр с некоторым усилием повернул голову. Девушка стояла у окна. Легкая, изящная. В свете вспыхивающих на улице огней ее вдохновенное лицо, которое он видел только в профиль, то освещалось мягким золотистым светом, то покрывалось скользящим рисунком изменчивых теней. Грива огненно-рыжих волос казалась ярким пламенем, охватившим тонкие, хрупкие плечи.
Она пела свободно и вдохновенно. Эдгар слабо улыбнулся мысли, что если бы девушка знала, что сему священнодействию есть свидетели, то наверняка бы смутилась и умолкла. Однако оставлять ее в неведении по поводу своего теперь уже мнимого беспамятства ему не хотелось. Начинать знакомство со лжи, пусть даже такой незначительной, было не в его правилах.
— Вы... чудесно поете... — говорить оказалось сложнее, чем он думал, однако Эдгар благополучно добрался до конца фразы и умолк, пытаясь восстановить дыхание. Он явно несколько переоценил свои силы и возможности.
«Давно так не трепала меня жизнь», — усмехнулся де Вирр про себя, — «Давно... А то бы и реакция была бы побыстрее, и сам был бы куда осмотрительнее... Не по заслугам судьба ласкает. По всем законам мироздания, я нынешней ночью должен был стать волчьим кормом... Не только же людям веселиться в эту ночь. Интересно, что за странное стечение обстоятельств лишило волков праздничной трапезы?»
— Как я... сюда попал? — де Вирр говорил короткими, резанными фразами, от которых его самого коробило. Адвокат, способный своими речами удерживать внимание публики в зале суда так долго, как сам этого хотел, теперь не был способен без запинки произнести короткую фразу. Ему попросту не хватало дыхания.
— Кто вы?
«Слишком много вопросов...»
— Почему вы... здесь? — вот, уже лучше. Действительно, почему? Она явно не имеет отношения к обслуживающему персоналу. Почему рядом с ним не какая-нибудь служанка?
И тут он вспомнил: падающий снег, запах еловых веток, люди, голоса, волна острого любопытства, немного разбавленная состраданием, и она... рыжеволосая девушка. Надежа, радость, растерянность, разочарование... Болезненное, до слез, блестящих в глазах, разочарование.
Он вспомнил это как укор, как упрек. Эта девушка ожидала увидеть кого-то другого, не его. Конечно, не его. С какой стати? Искали кого-то другого. И, возможно, сейчас он жив только потому, что кто-то...
— Его нашли?

Ее смятение было таким... настоящим? Да, пожалуй. Совсем юная. Чем старше, тем быстрее и вернее теряется способность к искренним проявлениям чувств, время ускоряет свой бег, и мир за границами восприятия тускнеет, теряет краски и проносится с той же скоростью, что и черно-белый зимний пейзаж за окном почтового экспресса.
Прикосновение прохладных рук было приятным отчасти еще и потому, что его собственная кожа казалась раскаленной, как песок летом в пустыне.
«Элизабет...»
Де Вирр знал, что теперь, где и когда бы ни услышал он это имя, память всегда будет услужливо возвращать к жизни эту ночь, тяжелое, хриплое дыхание, сполохи света за окном, пожар рыжих волос и прикосновение рук, мягкое и успокаивающее.
— Его... Вы говорите про моего брата?
«Брат? Да, так бывает. Те, кого мы любим... уходят...»
Эдгар молчал. Сейчас девушка все равно не услышала бы его. Она говорила не с ним. С собой.
Элизабет встрепенулась, словно очнувшись от грустных мыслей.
— А знаете... Вы хотите шампанского?
Де Вирр вскинул на девушку удивленный взгляд. Но она уже пятилась к двери и говорила быстро и торопливо, словно боялась, что он откажется и остановит ее.
— Давайте тоже веселиться. Скоро будет фейерверк, знаете, у нас самый красивый рождественский фейерверк во всем Орлее. Некоторые даже специально приезжают полюбоваться на него. Вам страшно повезло, что вы попали к нам именно сегодня! Я мигом! Я сейчас...
Дверь закрылась, оставив Эдгара в полумраке, тишине и недоумении.
«Шампанское?! Фейерверк?», — он закрыл глаза и откинулся на подушки. Едва заметная улыбка тронула запекшиеся от жара губы, — «Почему бы и нет? Не каждую ночь жизнь предоставляет второй шанс»
Где-то играла музыка. Далекие голоса, смех. Как далеко и как бесконечно чуждо все это было. Как давно он не посещал светских мероприятий? Десять лет? Двадцать? Пятьдесят? Де Вирр разучился радоваться жизни. Разучился чувствовать ее ценность. Разучился получать удовольствие от простых и будничных вещей. От прохладных рук, от искреннего участия, от улыбки почти незнакомой девушки... от шампанского. Он приобрел знания и бесценный опыт, но утерял вкус к жизни.
«Ничто не дается просто так. За все приходится платить».
Как часто он приводил этот постулат, как бесспорный довод, оправдывающий душевную холодность и бесчувствие? А теперь... теперь он хотел жить. Хотел жадно и страстно. Эдгар знал, что этот огонь в нем скоро угаснет вместе с болью, с острым ощущением так близко скользнувшей гибели. Но теперь он желал насладиться вновь открытыми ощущениями в полной мере.

Хлопнула дверь, и сияющая Элизабет с торжествующей улыбкой продемонстрировала бутылку шампанского, как трофей, добытый в нелегкой битве. Впрочем, если судить по ее взъерошенному виду, так оно и было. Эдгар невольно улыбнулся, глядя в счастливые глаза.
— Теперь вы точно не заскучаете! — возвестила девушка, — Но у нас, к сожалению, только один бокал... и ещё... я не умею его открывать.
Она остановилась у кровати озадаченно глядя на коварную бутылку, неожиданно подкинувшую такой неприятный и неожиданный сюрприз, как пробка. Это действительно было проблемой. Особенно, если учесть, что левая рука де Вирра вероломно отказывалась подчиняться хозяину, будучи надежно зафиксирована плотной повязкой. Эдгар неловко приподнялся, смяв плечом подушки и приняв более-менее сидячее положение.
— Вам не кажется, что за нежелание сотрудничать ваша бутылка заслуживает сурового наказания? — в глазах де Вирра плясали искры затаенного смеха. Он наклонился вперед и взял бутылку из рук растерянной Элизабет, с видимым удовольствием оценил изящную форму и тугую, плотно пригнанную пробку, а потом коротким резким ударом отбил горлышко о резную спинку кровати. Благородный напиток, возмущенный таким варварским и неделикатным обращением неудержимо попер наружу, фыркая и пенясь, разбрызгивая драгоценную влагу на простыни и подушки. Однако бутылка милостиво оставила им больше половины содержимого.
Эдгар до краев наполнил игристым вином единственный бокал в руках Элизабет. Потом задел его край искалеченной бутылкой в ритуальном поцелуе. Бокал издал мелодичный звон.
— За вас, Элизабет.
Длинных речей сегодня он позволить себе еще не мог. Де Вирр отсалютовал девушке бутылкой и сделал глоток из отбитого горлышка, чувствуя не только вкус шампанского, но и легкий привкус крови. Бутылка все же отомстила, оставив на его губах пару неглубоких порезов.

Ее эмоции читались, как открытая книга. Де Вирр был эмпатом. Эмпатом по рождению, по способу восприятия, по мироощущению. Он был холоден по натуре, но чужие чувства легко находили в нем отклик, тем более, когда в них не было горького привкуса фальши. Девушка смеялась. Так искренне, легко и беззаботно, как сам он не смеялся уже очень давно. И уже не сумел бы, наверное.
Де Вирр наклонился вперед и поставил злосчастную бутылку на невысокий резной столик у кровати, на котором вперемешку стояли склянки с какими-то снадобьями и мазями. Сей коварный сосуд вдруг показался ему неимоверно тяжелым. Рука предательски дрогнула, и Эдгар поспешно отдернул ее, устыдившись собственной слабости.
«Ничего... Завтра... Утром должно быть уже лучше».
— А как вас зовут? — Элизабет обратила к нему сияющий взгляд и пригубила вина.
— Эдгар... — его голос потонул в треске и грохоте.
— Смотрите, смотрите! — глаза Бет широко распахнулись, и в них отразились сполохи цветного пламени. А посмотреть и впрямь было на что. Там, за окном, ночное небо взрывалось россыпью ярких огней. Но это феерическое действо не увлекло де Вирра. Движения человеческой души увлекали его куда больше.
Элизабет сидела на полу, ухватившись за его руку, как ребенок, пребывающий в смятении. Эдгару вдруг захотелось погладить ее по голове, пообещать, что все в этой жизни будет хорошо, что все ее желания явные и тайные непременно сбудутся, но он лишь едва заметно сжал тонкие пальчики девушки.
Голова мягко кружилась. Де Вирр откинулся на подушки и прикрыл глаза. Дыхание его было быстрым и неглубоким и уже не причиняло острой боли в груди. Ему вдруг показалось, что комната качнулась, словно палуба корабля, по мачтам и бортам которого бежали огненные язычки.

Клипер горел. Пламя пожирало паруса. По бортам кипела смола. От чада и дыма было трудно дышать. Звенела сталь. Крики. Де Вирр почти не глядя отразил удар, ориентируясь лишь на взрыв ярости нападавшего и блеск клинка.
— Какой к Морготу абордаж?! Вы сошли с ума, Фрай?!! — лезвие его шпаги с хрустом вошло в тело противника, зацепив ребро. Сила удара была слишком велика, чтобы такая малость остановила клинок, разве что слегка изменила направление движения, но оно и к лучшему. В конце концов, он не в тренировочном зале, чтобы демонстрировать чистоту удара. Хотя, если так пойдет и дальше, то и демонстрировать будет некому. Эдгар тяжело закашлялся, чувствуя в горле привкус крови и гари.
— Вперед, конторская крыса! Давай! Либо мы перейдем на их фрегат, либо сгорим здесь заживо!
С ужасающим треском рухнула фок-мачта. Палуба со скрипом накренилась.
— Сам ты крыса, — проворчал де Вирр, пытаясь сохранить равновесие.
— Я все слышу! — Фрай повернул к нему покрытое копотью лицо и белозубо улыбнулся, коснувшись пальцами виска.
— Тогда вам известно все, что я о вас думаю!
— О, да! — Фрай расхохотался и насадил на шпагу не слишком удачливого оппонента. Де Вирр увернулся от падающего тела и рванулся к борту, туда, где кипел бой. Перспектива сгореть или утонуть не прельщала его ни в малейшей степени.

Безвольная рука Эдгара дернулась и до боли сжала тонкие пальчики Элизабет. Но лишь на секунду. Там, на границе сна и бреда он вновь был с теми, кому не суждено было тогда вернуться к родным берегам. Его крик доносился до Элизабет тихим, торопливым шепотом:
— Будьте вы прокляты, Фрай... Живите... Слышите? Живите... я вытащу вас... из-под любого приговора...
Эдгар сжимал руку девушки, бессознательно цепляясь за нее, как за соломинку, которая связывала его с реальностью.
— Северная звезда... Она погибла... Она мертва, слышите? ...остановитесь, или я убью вас...

Там, где клипер пошел ко дну, образовалась гигантская воронка. Водоворот лениво кружил обломки, мусор и тела погибших, неспешно утягивая под воду все, до чего мог дотянуться. Вода была черной, ее поверхность ничего не отражала. И Эдгар проваливался в эту черноту уже без сновидений. Его дыхание выровнялось, хотя по-прежнему было неглубоким и частым.

Отредактировано Эдгар Лоран де Вирр (15.08.2011 20:09)

2 декабря 1819 года.

Вредный и навязчивый солнечный луч назойливо лез в глаза. Тяжелые шторы после вчерашней небесной феерии остались поднятыми, и солнце совершенно безнаказанно и беззастенчиво осваивало пространство комнаты. Де Вирр неохотно открыл глаза.
Представившаяся его взору картина была достойна кисти художника: на волосах Элизабет лежали золотые солнечные блики, красно-рыжие локоны составляли резкий контраст с белым шелком простыней. Прелестное личико с тонкими чертами и полупрозрачной, словно фарфоровой, кожей было покрыто легким румянцем, длинные черные ресницы, бросали на щеки стрельчатые тени.
Ему вдруг захотелось убрать огненно-рыжую прядь волос от ее лица, пробежаться пальцами вдоль тонкой голубой венки на ее шее, по узкому, хрупкому плечику. Но Эдгар не пошевелился, чтобы не беспокоить девушку, доверчиво уснувшую на его плече.
В дверь негромко, скорее, для проформы, постучали, и на пороге возник давешний доктор с саквояжем в руках и парой служанок на подхвате. Увиденное повергло его в шок, и он застрял в дверях, в совершенной растерянности. Де Вирру даже показалось, что первой его мыслью было извиниться и вежливо закрыть за собой дверь. Однако служанки, топтавшиеся за его спиной с кувшинами и плошками, не дали ему такую возможность и, напирая со спины, попросту втолкнули несчастного в комнату.
Доктор был сравнительно молод. Чтобы проследить ход его крамольных мыслей, не нужно было быть семи пядей во лбу.
«Увольте, уважаемый...» — усмехнулся про себя де Вирр.
— Извините, — смущенно пробормотал ученый муж, судорожно стискивая ручку саквояжа, словно считая Эдгара способным посягнуть на самое святое — на медицинские принадлежности, находящиеся в нем.
— Вам не за что извиняться, доктор, поскольку вам лучше, чем кому-либо, известно, что целомудрие девушки, проведшей эту ночь в моей постели, было в такой же безопасности, как и на необитаемом острове, доведись ей туда попасть.
Эдгар выдал фразу раньше, чем сумел оценить ее длину. Просто в силу привычки. И был приятно удивлен тем, что ему хватило дыхания не прерываться после каждой пары-тройки слов.
— Смею заметить, что здоровье ваше с той поры, как я покинул эту комнату, значительно улучшилось, — не оставаясь в долгу, ехидно заметил доктор. Но, натолкнувшись на холодный взгляд де Вирра, стушевался и поспешно добавил:
— Но, поверьте, у меня и в мыслях не было... — он окончательно смутился, открыл саквояж и начал рыться в нем так сосредоточенно, словно собирался отыскать на дне его давно позабытую истину.
«Было, доктор, было...»
Однако, нужно отдать эскулапу должное. Де Вирр, действительно, чувствовал себя намного лучше. От жара не осталось и следа; дыхание, пусть и неглубокое, не доставляло особого дискомфорта; узкие, длинные разрезы вдоль ребер почти не тревожили его, да и левая рука, надежно зафиксированная, почти не стесняла движения кисти.
Де Вирр с сожалением вздохнул и перевел взгляд на Элизабет. Ему было жаль прерывать ее безмятежный сон. Вряд ли ему еще когда-нибудь представится возможность так беззастенчиво разглядывать милые черты. Эдгар склонился к розовому, чуть заостренному ушку сладко посапывающей девушки и даже не произнес — выдохнул:
— Элизабет... проснитесь...

— Вы непременно должны принять мое приглашение. Я никогда не прощу себе, если отпущу вас куда-то в таком плачевном состоянии.
Господин Бэтори был очень любезен. Хотя, кажется, ему доставляло искреннее удовольствие оказывать де Вирру свое гостеприимство. Они были знакомы весьма поверхностно. Ни тот, ни другой не могли припомнить, где и при каких обстоятельствах их представляли друг другу, поэтому чувствовали себя несколько принужденно.
— Благодарю вас, — де Вирр коротко склонил голову. Оба принадлежали к старшему поколению, обоим не была чужда некоторая церемонность. — Я бы хотел просить вас о разрешении воспользоваться вашей библиотекой. Мне нужно написать пару писем и оставить кое-какие распоряжения. Я не собирался покидать Сен-Мишель-Лоран больше, чем на пару дней. Да и некоторые неотложные дела требуют моего присутствия.
— Да-да, конечно! Вас проводят. Оставьте письма на секретере, я распоряжусь, чтобы их незамедлительно отправили.
Они расстались вполне довольные друг другом. Эдгар проследовал за дворецким по сумрачному, затененному коридору. Пара поворотов, вниз по широкой лестнице. Большой холл первого этажа был полон народу. То ли гости собирались на прогулку. То ли вернулись с нее. Веселые, возбужденные, полные радостного предвкушения.
Де Вирр замер наверху лестницы, нервно поправив пустой рукав белой шелковой рубашки, которая не слишком маскировала повязки, перетягивающие ребра и левую руку. Благодаренье небу, гости были слишком увлечены друг другом, чтобы разглядывать лестницу.
— Послушайте, любезный, — Эдгар обратил на сопровождающего полные негодования глаза, — А другого пути в библиотеку нет?
Еще не хватало идти сквозь толпу разгоряченных вином и кровью гостей, отвечая на приветствия, принимая выражения сочувствия и ощущая на себе любопытные косые взгляды. Но вернуться сейчас в комнату было бы малодушием. В конце концов, праздники ради него никто не отменит.
Де Вирр вздохнул и шагнул на лестницу. Он стремительно пересек холл, но избежать таких нежелательных сейчас контактов ему, конечно же, не удалось. Эдгар вежливо и весьма прохладно улыбнулся на чьи-то соболезнования, односложно ответил на пару-тройку участливых вопросов, извинился и коротко откланялся. Вожделенный безлюдный коридор был уже близок, когда какой-то юноша от переизбытка чувств или гемоглобина, панибратски хлопнул его по левому плечу и, сияя, словно медный таз, заявил:
— А вы неплохо держитесь для умирающего!
В голове де Вира взорвалась яркая беззвучная вспышка, он побледнел, на лбу выступила испарина, глаза залило чернью расширенных зрачков. Ключица, которая уже почти не беспокоила его, разошлась с неприятным сухим треском. Он повернулся к молодому вампиру, и вперил тяжелый взгляд в улыбающееся лицо.
— А что было бы, если бы вас не нашли? — тот громогласно рассмеялся. Ни умом, ни тактом он не отличался. В другое время и при других обстоятельствах де Вирр просто пожал бы плечами, и отвернулся. Но сейчас обычно спокойному и терпимо относящемуся к окружающим Эдгару стоило большого труда сдержаться.
— Я ценю ваше понимание ситуации, господин...? — де Вирр вопросительно взглянул на подвыпившего собеседника.
— Джошуа Парелли, — отрекомендовался тот.
Де Вирр вежливо кивнул и, сочтя разговор законченным, развернулся, чтобы уйти. Но молодому человеку не терпелось узнать подробности, которыми более деликатные гости предпочитали интересоваться исподволь. Очередной рывок за плечо остановил и развернул де Вирра. И Эдгар взбеленился. Он медленно и брезгливо снял с плеча руку юноши и до хруста сжал его запястье. Тот, побледнев, попятился. Нет, со стороны все выглядело очень пристойно, де Вирр даже не пошевелился. То, что он швырнул в лицо малолетнему недоумку, было волной отчаянья, боли и страха. Эдгар разжал пальцы, и новый знакомый покачнулся, едва устояв на ногах, словно внезапно лишился опоры.
— Рад знакомству, — процедил де Вирр сквозь зубы и наконец-то благополучно покинул холл.

Библиотека впечатляла. Де Вирр, питающий к книгам благоговейное почтение, прошел вдоль высоких стеллажей темного дерева, нежно касаясь кожаных корешков с золотым тиснением, вдыхая ни с чем не сравнимый запах печатных страниц. Он помнил времена, когда книги писали от руки, да и сам не единожды занимался копированием фолиантов, содержащих записи по истории права. Как же давно это было. Эдгар вздохнул и с неохотой оторвался от книжных полок.
Он подошел к тяжеловесному старинному секретеру, снабженному бессчетным количеством ящичков, откинул доску. Ему всегда нравились такие вещи. Тяжелые, массивные, внушительные, способные пережить века. Де Вирр достал письменные принадлежности и бумагу с гербом Бэтори, задумался на пару секунд и начал писать легко и быстро, не останавливаясь.

Отредактировано Эдгар Лоран де Вирр (17.08.2011 16:14)

Быстрые, ровные строки ложились на белый лист. В сухих строчках не было и намека на случившееся. Размытое определение: «непредвиденные обстоятельства» можно было трактовать как угодно, но, зная спокойный, уравновешенный характер де Вира, вряд ли кто-то из тех, кому были адресованы письма, мог бы всерьез встревожиться.
Если бы не столкновение в холле, через пару-тройку дней он чувствовал бы себя достаточно уверенно, чтобы снова сесть в седло и преодолеть расстояние до Филтона или Сен-Мишель-Лорана. И если судьба будет благосклонна, никто не узнает, насколько близок был де Вирр к тому, чтобы распрощаться с этим несовершенным миром. Буднично и просто. Без лишнего пафоса и свидетелей.
Де Вирр зажег горелку и разогрел сургуч. Вложил письма в конверты, подписанные заранее. В качестве печати он использовал собственное кольцо — атавистическая привычка, оставшаяся с прошлых веков. Затем, подумав, придвинул к себе еще один лист.
Это письмо, кажется, вызвало у него некоторые затруднения. Во всяком случае, писать он начал не сразу и не с середины листа, как принято, обращаясь к адресату, а просто с красной строки, которая начиналась словами: «Милая Элизабет...»

Смятение и волнение. Похоже, они становились частыми спутниками Элизабет. Во всяком случае, ее эмоции он не спутал бы ни с чьими другими. Эдгар отложил перо, спокойно и неторопливо свернул лист с незаконченным посланием и сунул его в карман.
Он не слышал легких шагов девушки, заглушаемых роскошным ковром, и не мог видеть ее, не повернув головы, но чтобы чувствовать ее присутствие, ему не нужно было оборачиваться. Легкий шорох юбок, вздох разочарования. Кажется, она не жаждала его здесь видеть.
Де Вирр встал, коротким наклоном головы приветствуя девушку, которая стояла, ухватившись за полку с книгами с таким видом, словно выбирала место, где будет удобнее грохнуться в обморок. Во всяком случае, бледность ее была совсем ненаигранной. Эдгар невольно шагнул вперед.
— Извините. Я совсем не хотела мешать. — Элизабет отвернулась, поправляя съехавшие от толчка книги. Но тяжелый том в кожаном переплете вывернулся из ее тонких пальчиков, упал на пол, увлекая за собой остальные.
— Я сейчас уйду... Не обращайте внимания. Не ожидала, что тут кто-то есть. Все гости на улице, я думала, вы тоже присоединитесь к ним.
Некоторое время де Вирр молча наблюдал за девушкой бережно собирающей упавшие книги, пытаясь понять причину ее досады, затем опустился на колено, и начал складывать тяжелые фолианты стопкой.
— Вы не помешали мне, — не поднимая взгляда, он протянул руку за той же книгой, которую держала Элизабет, и потянул ее на себя.
Встретив неожиданное сопротивление, Эдгар вскинул голову и с затаенным смехом в глазах потребовал:
— Отдайте.

Эдгару нравился ее смех. Заливистый, звонкий и... счастливый. Такой искренний и беззаботный, какой бывает только в детстве, когда заботы и разочарования еще не наложили неизгладимый отпечаток на способность радоваться жизни. Де Вирр смотрел на Элизабет, упавшую на ковер, и улыбался с легкой, как осенняя дымка, затаенной грустью. Впервые за долгие годы он испытывал странное и давно позабытое чувство щемящей нежности к этой девочке, которую знал всего день, и которую он покинет завтра с тем, чтобы, скорее всего, не встретиться больше уже никогда. Он искренне надеялся, что обязательно найдется тот, кто сумеет уберечь ее от обид и невзгод, и сохранит живость ее характера, оценив ее чистую, незамутненную душу выше, чем все сокровища мира.
Вторжение нарушило идиллию. Тот, кто вошел в библиотеку не был еще виден за книжными стеллажами, но Эдгар отчетливо чувствовал, раздражение, злость и агрессию, исходившую от него. Де Вирр узнал его. Чувственный образ каждого человека был уникален так же, как и визуальный. Джошуа Парелли.
— Элизабет, — судя по тону, юноша явно не собирался скрывать свое неудовольствие, — Не прячьтесь, я знаю, что вы здесь!
Де Вирр удивленно приподнял бровь, глядя на резко переменившуюся в лице девушку. Гость вел себя на редкость грубо и развязно. Так, словно имел на это право. Бетти прянула к Эдгару, как перепуганный зверек, и он обнял ее одной рукой, тем не менее, совершенно не понимая причин для подобного поведения. Впрочем, все разъяснилось довольно быстро.
— Я приказываю! Элизабет! Я все знаю, и как ваш жених, я приказываю выйти и потрудиться объясниться со мной!
«Жених?!», — де Вирр словно окаменел. Хорошо, что девушка, прильнувшая к его груди, не видела выражение его лица. — «Жених... какая нелепость...»
Из всех мыслимых и немыслимых кандидатов на эту роль Джошуа Парелли был последним, кого де Вирр желал бы видеть в этом списке.
Вышедший из-за стеллажей юноша мог истолковать сцену, открывшуюся его взору, весьма превратно. Не глядя на взбешенно юнца, Эдгар отстранил от себя девушку и спокойно заглянул в милое, перепуганное личико:
— Не бойтесь...
И, обращаясь к Джошуа, который, несомненно, узнал его, заметил скучающим тоном:
— Мне кажется, ваше появление здесь совершенно неуместно.
Он не без злорадного удовольствия наблюдал за тем, как физиономия новоявленного жениха меняет свой цвет от багрово-красного к зеленоватому и обратно. Юноша не отличался сдержанностью, потому ворох оскорблений, брошенных в лицо де Вирра, был ярким и полным экспрессивной и ненормативной лексики. Эдгар даже не без некоторого удивления отметил для себя несколько новых, ярких выражений. А он-то ошибочно полагал, что за века своей долгой жизни успел изучить их все. Когда юноша иссяк, а, возможно, просто остановился, чтобы перевести дыхание, де Вирр поинтересовался со спокойным, чуть усталым безразличием:
— Вы закончили? Полагаю, об остальном договорятся наши секунданты.
Джошуа, уже набравший в грудь воздуха, резко выдохнул, так и не сумев облечь в слова всю свою злость и обиду. Нужно было отдать ему должное, более-менее протрезвев в свете открывшейся перспективы, он довольно быстро сориентировался в ситуации. Окинув де Вирра наглым и очень выразительным взглядом, он остановился на бинтах, плотно перетягивающих грудь, на перевязанной руке и с ухмылкой взглянул Эдгару в лицо:
— Заметьте, это была ваша идея.
Де Вирр отстраненно кивнул, подтверждая очевидный факт. Несчастный юноша даже не понимал, насколько был прав.
— Ну, раз мы оба понимаем, о чем речь, то, будьте любезны, избавьте меня от своего общества. Вам это сделать будет проще и вызовет меньше кривотолков. Насколько я понимаю, ни в моих, ни в ваших интересах бросать тень на этот дом, — Эдгар улыбнулся. Впрочем, не слишком искренне.
После того, как господин Парелли, преисполненный праведного негодования, покинул библиотеку, де Вирр обернулся к бледной, как приведение, девушке:
— Элизабет...
«О, небо! Ну, где же мне найти нужные слова?»
— Элизабет, вам не о чем беспокоиться. Я приложу все усилия, чтобы о случившемся никто и никогда не узнал. Эту дуэль, чем бы она ни закончилась, никогда не свяжут с именем вашей семьи, поверьте...
И вновь их прервали. На этот раз куда более прозаическим и куда менее драматичным образом. Запыхавшийся слуга сообщил, что нашли лошадь де Вирра. И чтобы хоть как-то отвлечь девушку от тягостных мыслей, Эдгар предложил:
— Хотите взглянуть на исчадие ада, которое едва не отправило меня в лапы Моргота? Идемте, он вам понравится.
Ему самому не терпелось глотнуть свежего, морозного воздуха, выбросить из головы и Парелли, и предстоящую дуэль, и возможные последствия. По крайней мере, до конца праздников. Святая Роза не одобряла кровопролития.

Звук шагов глухим эхом разносился по затемненному коридору, ведущему к широкой лестнице в холл. Де Вирр шел рядом с девушкой, чувствуя, какая буря творилась в ее душе, и с грустью думал о том, что библиотека, наверняка — одно из самых любимых мест Элизабет в доме, больше никогда не будет ей прибежищем просто в силу того, что тягостные воспоминания об этом инциденте еще долго будут преследовать ее.
Однако, Эдгар ни о чем не жалел. Он ни на секунду не усомнился в правильности своего решения. Парелли был плохой партией для Элизабет. Статус в обществе, деньги, власть... все это было ничем по сравнению с ее искалеченной душой. При мысли о том, что стало бы с девушкой через несколько лет в таком браке, у де Вирра болезненно сжималось сердце.
Возможно, он не имел права вмешиваться в ее жизнь, возможно, были иные способы расстроить этот брак, но судьба все решила сама, и Эдгар не желал ей противиться. Это было меньшим, что он мог сделать для Элизабет.

Солнце, отраженное от белого, снежного покрывала, резало глаза, сухой морозный воздух неприятно обжигал истерзанные легкие, но через какое-то время дыхание выровнялось, а глаза привыкли к яркому свету.
От конюшен доносились крики и злобное ржание Айхе. Через минуту игреневый в яблоках жеребец выскочил во внутренний двор. На его недоуздке висел ругающийся на чем свет стоит конюх. Сомневаться не приходилось — беглец был пойман, однако попытки водворить его в незнакомое стойло, явно были сопряжены с некоторыми трудностями.
Де Вирр даже не сделал попытки подойти к своему коню. Если бы этот поганец почуял, что рука хозяина не так крепка, как обычно, Эдгару пришлось бы разделить участь конюха, который чертыхаясь вылезал из сугроба. В конце концов, усилиями пяти человек, Айхе был призван к повиновению.

Спектакль был окончен, но уходить не хотелось. Солнце ощутимо пригревало сквозь одежду. Де Вирр набрал в ладонь чистого снега. Снег медленно таял, ручейками холодной воды сбегал меж пальцев.
— Давайте прогуляемся? — Эдгар вопросительно взглянул на свою спутницу. Ему вдруг захотелось рассказать ей о своей бешеной скачке сквозь лес, о картинах, которые в прошлом году он совершенно случайно купил на аукционе, о том, как летом одуряющее пахнут яблоки в садах Сен-Мишель-Лорана, о том, что он уже очень давно не встречал Рождество так, как это делали в ле-Ридо и лет сто не пил шампанского. О каких-то ничего не значащих мелочах, о которых ему не с кем, совсем не с кем было говорить.
Обычное, спокойное выражение его лица на миг изменилось, во взгляде появилось что-то неуловимое и странное. Эдгар отвернулся и стряхнул с ладони мокрый снег.
«Чудес не бывает. Завтра я покину ле-Ридо, и все, что здесь было — станет лишь воспоминанием, таким же зыбким и неверным, как пламя свечей. За каждодневной суетой я забуду... забуду запах ее волос, разметавшихся по моей подушке, прохладные, тонкие пальчики, сжимающие мою руку, забуду взгляд, голос, улыбку. Это не более, чем сон, недолгое лунное затмение...»
Но пробуждаться от этого сна ему почему-то не хотелось.

Снег поскрипывал под ногами, нарушая торжественную тишину уснувшего до весны сада. Ленивое зимнее солнце заметно клонилось к горизонту, удлиняя тени, окрашивая алым светом полосы облаков у горизонта. Но в целом, ночь обещала быть ясной. Чем дальше от дома, тем уже становилась тропинка занесенной снегом аллеи, принуждая их идти близко друг другу. И это было удивительно приятно.
Эдгар сбоку смотрел на свою спутницу, на ее лицо, покрытое легким румянцем, на огненно-рыжий локон, выбивающийся из-под мехов. Вот нахмурилась, свела брови и почти сразу улыбнулась.
«Интересно, о чем она думает?»
Ее вопрос привел де Вирра в короткое замешательство.
«Рассказать о себе?»
Действительно, что может рассказать о себе молоденькой девушке, жаждущей новых, ярких впечатлений, адвокат, вся жизнь которого — бесконечная вереница чужих судеб, чья трагедия заключена в сухих строках судебных протоколов? Это было открытием. Эдгар, привыкший выслушивать исповеди тех, кто стоял перед лицом смерти, и, зачастую, был смят и сломлен тяжелыми колесами машины правосудия, вдруг понял, что не умеет говорить о себе. Она, наверное, ждала чего-то необычного, но...
— Я боюсь, вам будет не интересно. Я не был на войне, я не принимал участия в великих сражениях, я не делал эпохальных открытий, не путешествовал в дикие земли, не плавал к неизведанным берегам. Моя жизнь вовсе не полна приключений, как вы могли бы подумать, учитывая мое эффектное появление в вашем доме. Это всего лишь случайность. Просто конь оступился на крутом склоне.
Наверное, она ждала другого. Возможно, была разочарована.
— Я адвокат.
Какое-то время он шел молча, глядя себе под ноги. О чем рассказать ей? О скачках, когда он вместе со своими лошадьми стремительно рвется к победе под шум и рев возбужденной толпы на трибунах? О вдохновении, которое приходит в зале суда, когда он чувствует устремленные на себя взгляды? Недоверчивые, восхищенные, злобные, удивленные... разные, но всегда завороженные? О мгновенной и всепоглощающей эйфории, когда понимает, что спас от приговора беспутную, неприкаянную душу, возможно, заслуживающую наказания, но наказанную уже самим его ожиданием? О пропасти отчаяния, в которую ввергает смертный приговор? Об одном-единственном случае, когда он присутствовал на казни своего подзащитного в первый и последний раз — о казни Фрая, вместе с которым умер с той лишь разницей, что Фрай не вернулся к жизни, а де Вирр вот уже почти три сотни лет переживает тот кошмар в своих снах?
Он поднял взгляд. Невысказанные слова так и остались невысказанными.
Снег, брошенный Элизабет, осыпал его легкой, холодной пылью. Смех девушки зазвенел, как серебряный колокольчик:
— Спорим, не догоните? — глаза Элизабет сияли. Она отскочила на шаг, и в грудь де Вирра полетел еще один снежок. Он улыбнулся, шагнул вперед и, поймав руку девушки, повернул ее ладошкой вверх. Снег растаял, оставив на нежной коже капельки влаги. Эдгару вдруг захотелось коснуться ее покрасневших, озябших пальчиков губами. Смутное, неясное желание, удивившее его самого. Но он лишь согрел их дыханием.
— Вы не замерзли? — де Вирр выпустил руку Элизабет, не глядя шагнул назад, оступился и опрокинулся в снег. Небо кувыркнулось, и пред глазами вместо милого личика Элизабет оказались переплетенные ветви деревьев.

Он даже не сразу сообразил, почему вдруг оказался в горизонтальном положении.
«Надо же... чтобы я еще раз позволил залить себе в глотку ту мерзкую дрянь с мятным вкусом! Похоже, лекарство не только притупило боль, но и напрочь убило нормальную реакцию...»
Однако звонкий смех и веселый голосок Элизабет почти сразу привели его в благодушное состояние.
— Да, вы правы. Похоже, лимит падений я уже исчерпал.
Де Вирр не выдержал и рассмеялся, глядя в лицо склонившейся над ним девушки. Упоминание о докторе заставило его распахнуть глаза в притворном испуге:
— Но мы ведь никому не расскажем об этом досадном происшествии, правда? Вы ведь не хотите, чтобы меня напоили отвратительными снадобьями и привязали к кровати? Ведь случись такое, я буду стенать, ворчать, требовать ежеминутного внимания к своей персоне и стану совершенно невыносимым.
Снежное ложе было бы вполне комфортным, если бы снег не забивался за шиворот.
— Вы теперь в моей власти, Эдгар, — торжествующе заявила плутовка, глядя на де Вирра сверху вниз, — Если я не подам вам руку, вы промокните, простудитесь и останетесь у нас до конца зимы. А я вам не собираюсь её подавать!
— Какое коварство, — с прискорбием констатировал Эдгар, — Вы полагаете, мой хладный труп будет достойным украшением зимнего сада? Сомневаюсь, что ваши гости оценят такой элемент декора в должной мере.
Не долго думая, де Вирр подался вперед, обхватил девушку за пояс и опрокинул в снег рядом с собой.
— В таком случае, боюсь, вам придется разделить мою участь. Когда нас откопают по весне, ваши садовники составят из нас живописную скульптурную композицию. Вы готовы на такую жертву ради настоящего искусства?
Он повернул голову, с сосредоточенно-серьезным видом глядя на упавшую в снег девушку, дабы у нее не возникло ни малейших сомнений в серьезности его намерений. Эдгар во всех красках представил эту картину, и в глазах его загорелись веселые искры.
«Занятно», — подумалось ему, — «Если бы сейчас кто-то из гостей увидел нас, барахтающихся в снегу, как пара игривых щенков, что бы они подумали? Как должно быть, забавно и нелепо это выглядит со стороны. Куда подевалось мое благоразумие? Вряд ли кто-то из тех, кто меня знает, поверил бы своим глазам, доведись ему быть свидетелем этой сцены».
На блеклом небе проступали тусклые звезды. Короткий зимний день стремительно угасал. Солнце неярким красным шаром неумолимо сползало к горизонту, а ему навстречу поднималась ущербная луна, чуть надкушенная с одного бока. Вставать не хотелось. Де Виру казалось, он мог бы так лежать целую вечность, слушая легкое дыхание Элизабет и глядя, как темнеет небосклон, а луна и звезды разгораются все ярче и ярче.
«Завтра... Завтра я уеду. Праздники закончились. Все вернется на круги своя».
Сожаление, легкое, как тень, накрыло его.
«А ведь я буду скучать. Это странно. Глупо и странно».

— Обещайте, что вы снова приедете погостить к нам, в Азе-ле-Ридо... я буду вас ждать.
Слова Элизабет мягко отдавались в висках. Де Вирр вздохнул и закрыл глаза.
«Милая девочка... милая моя девочка. Как же мне объяснить, что послезавтра во всех утренних газетах будет сообщение о том, что я убил вашего жениха, и двери вашего дома закроются для меня навсегда? Я не смогу приехать. При всем желании, я не смогу. Мы вообще никогда больше не встретимся».
Де Вирр не любил лгать. Но напоминать Элизабет о дневном инциденте ему хотелось менее всего. Эдгар приподнялся на локте и серьезно посмотрел на девушку:
— Я сделаю все, что в моих силах, Бетти.
«Только это ничего не изменит...»
— Нас же, и правда, могут откопать теперь только по весне. Если я хоть несколько минут ещё здесь пролежу, то превращусь в ледышку, — встрепенулась Элизабет.
Эдгар вздохнул. Она была права. День подходил к концу, а он и так совершенно непозволительным образом злоупотреблял ее вниманием. Де Вирр поднялся и протянул девушке руку, помогая ей выбраться на утоптанную тропинку.
— А вы не откажете в любезности сегодня потанцевать со мной? — спросила Элизабет, заглянув де Вирру в глаза.
Эдгар так и не выпустил ее руки. Там, в доме, было тепло и светло, играла музыка. И гости, разгоряченные вином, кружились по паркету, надраенному до зеркального блеска. Там, в доме, были десятки любопытных глаз, а, значит, десятки сплетен, рожденных от скуки или по корыстному умыслу. Если бы Эдгар был один, ему было бы все равно. Но, глядя в доверчиво распахнутые глаза Элизабет, де Вирр испытывал настоятельную потребность защитить ее от грязных домыслов и злых языков.
Эдгар притянул девушку к себе, его рука скользнула вдоль напряженной спины к талии, тонкой даже под мехами, укутывавшими хрупкую фигурку. Де Вирр склонился к ушку Элизабет, с наслаждением вдохнул аромат разметавшихся рыжих волос, тихо произнес:
— Буду счастлив...
И он сделал первый шаг, увлекая девушку за собой в танце, музыкой которому служил ветер, поскрипывающий под ногами снег и та мелодия, что едва уловимо звучала где-то внутри, словно натянутых струн души касалась невидимая рука. Безмолвными свидетелями им были лишь звезды, и низкая луна, на которую от горизонта наползали тяжелые, неторопливые облака, обещая к утру снег.
Все на свете заканчивается. Время неумолимо и одинаково равнодушно и к вековым каменным изваяниям, и к человеческим стремлениям. Эдгар остановился, отступил назад, выпустил девушку из своих объятий и склонил голову:
— Спасибо. Я давно не танцевал. Простите, если был неловок.
Они шли по тропинке к дому. Из окон лился яркий свет, мелькали невесомые тени. Смех и музыка. Это была последняя ночь, и гости спешили насладиться атмосферой веселья и праздника, урывая у серых, унылых будней крохи счастливой эйфории, когда кровь и вино, смешиваясь в хрустальных бокалах, кружили голову, приносили призрачную иллюзию счастья, которая развеется поутру, оставляя легкий привкус горечи.
«Что с того? Разве сам я не поступаю так же? Разве я не опьянен сейчас? Разве не нахожусь под властью собственных желаний, вопреки всем доводам рассудка?»
Идти в дом вместе с Элизабет Эдгару было нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Не нужно, чтобы гости видели их вместе. Он остановился.
— Элизабет... Бетти... Будет лучше, если мы расстанемся здесь. Сейчас. — Было странно чувствовать, что способность говорить легко и убедительно вдруг отказывает безо всякой видимой причины, необходимые доводы теряют свою актуальность, а мысли, такие разумные и правильные, кажутся совершенно неуместными. — Я уеду завтра утром. Вы придете... попрощаться?

Отредактировано Эдгар Лоран де Вирр (26.08.2011 12:05)

3 декабря 1819 года.

Он так и не уснул. Лежал на кровати поверх покрывала, закинув здоровую руку за голову, и наблюдал за тем, как медленно занимается за окном тусклый зимний рассвет.
Решение отказаться от мерзкого лекарства было опрометчивым. Уже не в первый раз он переоценил свои силы. Скептическая усмешка доктора о многом поведала де Вирру, но решения своего он не изменил. К вечеру следующего дня ему нужна была нормальная реакция и незамутненное восприятие. Настойчивость доктора лишь раздражала. Наконец, отчаявшись, тот махнул рукой, и покинул комнату, оставив флакон темного стекла на прикроватном столике.
Эдгар попросил в комнату письменные принадлежности. Как бы то ни было, всегда существовал шанс, что все будет совсем не так, как рассчитываешь. Особенно, когда противник здоров, вынослив, силен и молод, а у тебя с каждым часом сильнее ноют едва затянувшиеся раны, а дыхания едва ли хватит более чем на три-четыре минуты боя.
Де Вирр не собирался умирать, но чтобы избавиться от ежеминутного созерцания все более докучающей боли, он писал быстрым, беглым почерком, оставляя распоряжения на случай своей гибели. Тщательно и аккуратно, соблюдая все формальности. Днем в Филтоне они заверят бумаги, и Франсуа Ларой официально станет его поверенным.
Эта ночь тянулась нескончаемо долго. Закончив с бумагами, де Вирр погасил свечу, лег на кровать и попытался заснуть. Тщетно. И теперь он смотрел в светлеющее окно, а перед мысленным взором скользили быстро меняющиеся образы: бесконечная, снежная равнина, с тонкими, ломкими сухими стеблями сорной травы; луна, запутавшаяся в черных ветвях деревьев; плещущая по ветру грива летящего к финишу Сумрака; грива рыжих локонов на его подушке... нет! Он запретил себе возвращаться мыслями к часам, проведенным в ле-Ридо. Сейчас нужно было думать о другом.
За окном раздался отчетливый перестук копыт, голоса. Прибыл экипаж. Де Вирр поднялся и подошел к окну. Великолепных липицианов Лароя трудно было не узнать. В Филтоне была лишь одна шестерная упряжка такого класса. Франсуа уже покинул экипаж и, оставив своих людей препираться с конюхами, вскинув голову, разглядывал величественные стены ле-Ридо.
Эдгар набросил на плечи свой вычищенный и высушенный плащ (прислуга здесь хорошо знала свое дело) и вышел навстречу, как раз в тот момент, когда виновник суматохи и переполоха что-то вдохновенно втолковывал ошалевшему от натиска дворецкому.
Ларой умолк и окинул де Вирра цепким взглядом, от которого не укрылись ни скованность движений, ни лихорадочный румянец на осунувшемся лице, ни болезненный блеск глаз друга. Нужно отдать ему должное, Франсуа не задал ни единого вопроса, лишь белозубо улыбнулся и склонил голову в дурашливом приветственном поклоне.
Любой, кто выглянул бы в окно в этом момент, увидел бы, как они, перекинувшись парой фраз, вошли в дом. Спустя тридцать минут в дверь Элизабет Бэтори тихо, но настойчиво постучали, и смятенный голос горничной возвестил:
— Госпожа Элизабет! Тут приезжий... господин Ларой просит дозволения...
И прервавший лепетание горничной, уверенный и спокойный мужской голос:
— мазель, прошу простить мою дерзость, но дело не терпит отлагательств. Я настоятельно прошу вас уделить мне десять минут вашего времени.
Он, действительно, уложился в десять минут. Уходя, Франсуа обернулся на пороге:
— У нас очень мало времени, мазель. Если вы решите что-нибудь предпринять в связи с изложенными мною соображениями, поспешите. Я связан обещанием и вынужден действовать в соответствии с обстоятельствами, но вы... вы вольны в своих поступках.
Еще через пятнадцать минут де Вирр в сопровождении Франсуа Лароя вышел к ожидавшему их экипажу.
Небо было затянуто низкими снеговыми тучами.
У конюшен конюхи на чем свет стоит костерили Айхе, который остервенело грыз удила и плясал под седлом одного из людей Лароя.

Отредактировано Эдгар Лоран де Вирр (26.08.2011 19:26)

— Как вы управляетесь с этим дьяволом? — Ларой со смехом обернулся к де Вирру, пока его слуга выбирался из сугроба, а конюхи вновь ловили по двору совсем ошалевшего от такого внимания к своей персоне жеребца.
— Не очень успешно, как видите, — Эдгар неловко пожал здоровым плечом, — Может быть ну его к Морготу? Оставить здесь, а после я пришлю за ним Орландо. Или вы. Смотря, как сложатся обстоятельства.
— Ну, уж нет! Вы и без того мне забот подкинули. А оставлять такой «подарочек» в качестве благодарности за ваше спасение, друг мой, я здесь не намерен, — усмехнулся Франсуа и, развернулся к чертыхающемуся камердинеру: — Чего вы разлеглись в сугробе, уважаемый? Если вы вдруг неожиданно разучились ездить верхом, я ведь могу нанять и кого-то другого на ваше место. Извольте в седло. Не задерживайте нас, время не ждет.
«Время не ждет...»
Де Вирр невольно обратил взгляд на высокие, тяжелые двери ле-Ридо.
«Не придет? Слишком рано. Ларой прав, нужно ехать...»
В кармане лежало недописанное письмо. Но письма, которые мы пишем, нам уже не принадлежат. Это письмо принадлежало Элизабет все, до последней строки. Не смотря на всю его нынешнюю неуместность. Отдать горничной? Эдгар шагнул было к широкой лестнице, но остановился. Стоило ли?
Он решительно запахнул плащ с меховой оторочкой и подошел к экипажу, дверца которого был предупредительно распахнута лакеем.
— Едемте, Франсуа. Ваш камердинер нас догонит.
«Может быть так даже лучше».
В конце концов, что их связывает? Две ночи и день.
Две ночи и день. Смутно знакомая песня, бутылка шампанского, смех, сполохи света в окне, рыжие локоны на подушке, рука, за которую он цеплялся, выбираясь из огненного ада, снег, взгляд сияющих глаз, на дне которых спят звезды, танец под музыку ветра, дуэль. Дуэль. Будь все проклято. Одно это слово способно перечеркнуть десятки слов, написанных до него.
Небо все же разродилось снегом. Крупные хлопья закружились в воздухе, мгновенно приглушив звуки, сократив видимость до нескольких метров.
— Еще чего не хватало, — пробурчал Франсуа, — Эдак все дороги переметет еще до полудня. А если ветер поднимется, то застрянем, не добравшись до Филтона.
Ларой отошел, чтобы отдать какие-то распоряжения, и его фигура скрылась за снежной пеленой. Эдгар все еще медлил. Он обернулся на громаду ле-Ридо, смутно возвышающуюся по правую руку. Ни дверей, ни широкой лестницы не было видно. Резкий порыв ветра поднял снег с земли, смешал его с тем, что падал с неба, разметал волосы, рванул полы плаща.
«Проклятье».

Отредактировано Эдгар Лоран де Вирр (29.08.2011 12:48)