Меблированные комнаты. Квартира Кристиана Блейка    (месяц спустя) 

Кто-то ищет любовь в надежде встретить ее на балу или случайно натолкнуться в кафе, встретиться взглядом и, взявшись за руки, сказать: «Вот она, та, ради которой я готов отдать жизнь». Мы ищем свою половину среди миллионов лиц, даже не замечая, как кто-то любит нас, попросту закрывая на это глаза. Но стоит обернуться назад, на того, кто готов отдать жизнь ради того, чтобы хоть раз увидеть твою улыбку, — и в душе что-то переворачивается. Еще две недели назад Катарина ненавидела Атиса, ненавидела за то, что тот не выполнил задание, прихоть жрицы... Что говорить, Сент-Джон Сааль играла людьми и жизнями. Будучи безэмоциональной сукой, способной предать и обмануть, она не замечала его взгляд и преданность. Не замечала, пока не обернулась, ну или он не заставил ее сделать это. Лил проливной дождь, смешанный со снегом, когда двое обезумевших от ярости вампира кричали друг на друга так, словно готовы убить. Сдержанный доселе Эдмунд не выдержал и вылил весь гнев на жрицу ордена, даже не задумываясь над тем, что будет дальше. Она шипела, как змея, и посылала его к Морготу, а он лишь довольно улыбался, признавая, что лишь подле него он и окажется после смерти, но как верный слуга, в то время, как ее поглотит огненная геенна. Она ударила его по лицу и хотела уйти, но он не дал ей сделать этого, впившись губами в ее уста. С тех пор все изменилось, не они, конечно, но отношения между ними. Весьма вздорная жрица, способная любить лишь себя и темного бога, начала меняться. Она скрывала эти перемены от всех и лишь рядом с ним становилась собой.
Сейчас, перебирая поводья, Катарина ехала вдоль заброшенного кладбища. Под копытами скакуна хрустел снег. Вокруг не было не единой души, и лишь одинокий ворон прокаркал два раза, слетая ввысь с голой ветки стоявшего неподалеку дерева. На ней был теплый подбитый норкой плащ, темно-синего цвета, красиво сочетавшегося с сапфировыми глазами жрицы. Из-под него выглядывало пышное платье, юбка которого была отделана белым кружевом, сочетавшимся с рисунком из серебряных нитей. Для всех членов ордена Сент-Джон Сааль отправилась в кафе, и лишь один вампир знал истинную цель жрицы — старый склеп. Наконец она достигла места и, натянув поводья, остановила коня. Спрыгнув с седла, жрица привязала животное к ближайшему дереву. Изо рта шел обильный пар, когда она вошла внутрь освещенного свечами небольшого помещения. Колеблемое сквозняком пламя отбрасывало на темные стены причудливые тени. Наглухо закрыв дверь, Катарина сделала шаг вперед, сняв капюшон и освободив руки от перчаток, которые положила на одну из мраморных могил. Она знала, что он будет ждать ее здесь и старалась прибыть как можно скорее. Сейчас, сейчас она сможет вновь обнять Эда и прижаться к его крепкой груди, почувствовав себя в безопасности. Но где же он? Его еще не было, и она устало посмотрела по сторонам. Вокруг царил полумрак. Склеп был старый и когда-то принадлежал семье Эвитернов, но это было уже очень давно, а сейчас он был полностью заброшен. Катариной сейчас не владел страх смерти, а лишь желание как можно скорее увидеть возлюбленного и на время забыть обо всем, что связывало ее с семьей. Она подошла к одной из стоявших статуй, повесив на нее плащ. Здесь не было столь холодно, но каждое дуновение ветра отдавалось глухим гулом, словно призраки пытались заговорить с ней. Скрестив руки на груди, Катарина прошла вперед, сев на маленькую скамейку, на которую садились те, кто приходил пообщаться с покойниками. Питер давно не появлялся в этом месте, наверное, поэтому они и выбрали именно его в качестве своего «любовного гнездышка».

Прошло всего несколько минут с того момента, как она вошла в склеп, но это время показалось ей неисчерпаемой вечностью. Эдмунда все не было. Волна страха захлестнула ее, страха, что он не придет или — того хуже — что их раскрыли. Она несколько раз вставала и пересекала помещение, пока не услышала скрип двери. Дыхание девушки замерло, она обернулась на шум. Сначала из темноты показался высокий мужской силуэт. Уста девушки озарила улыбка, когда он сделал шаг ей навстречу, — это был Падший.
— Я опоздал, прости, — спокойно произнес он и еще на шаг приблизился к Катарине. — Иди сюда.
— Где же ты был, — бросившись на шею мужчины и нежно обвив его шею, прошептала маркиза совсем близко с его губами. Их взгляды встретились. Она закрыла глаза, примкнула к нему, нежно и осторожно прикасаясь своими губами к его губам. Почувствовав сладостный вкус поцелуя и колючую щетину, украшающую щеки Эда, Кэт издала мурлычущий звук кошки, которой только что дали целую миску сметаны или погладили за ушком. Их поцелуй был глотком свежего воздуха в темных буднях и непроглядном тумане будущего. Будущего, которое обещало связать ее с Патрием.
— Я так боялась, что ты не придешь, — шептала она между поцелуями, глотая воздух, словно не в силах надышаться. Их поцелуй превратился в неистовый вихрь страсти, когда кончик ее бархатного язычка осторожно скользнул к нему в рот, вызывая в обоих безумное желание ощутить нечто большее. Их поцелуй был столь же страстен и крепок, как впервые, но, сделав невероятное усилие над собой, она разорвала объятия.
— За тобой не было хвоста? — тяжело дыша, прошептала Катарина. Губы ее покраснели, а глаза блестели невероятным огнем. Прядь светлых волос упала на открытое декольте платья, вздымающееся при каждом вдохе маркизы. Она вновь сделала шаг навстречу и коснулась ладонью его щеки:
— Если мой отец узнает... О Моргот, я даже боюсь подумать, что будет тогда...

Она знала, что это не правильно и все что они делали запретно. Сейчас они переступали порог опасности, но это было выше их, выше главы ордена, выше самого ордена, да что говорить, выше Моргота в конце концов, и они отдались в плен безумного чувства, поддавшись невероятной страсти и беззаветной любви — любви без памяти, любви для которой все преграды казались не значимы. Она сдалась в плен своих чувств, понимая, что каждый миг мог стать последним, однако, пренебрегая опасностью, она теряла голову, моля лишь о том, чтобы этот миг не кончался...
Он шептал то, что и так было известно, но она старалась не думать об этом. оттягивая момент блаженства. С его губ это звучало иначе. Ей не было страшно, когда он говорил ей о позоре или смерти, потому что сейчас Эд держал ее в руках. Она слышала биение его сердца, ощущала его горячее дыхание на своей коже и понимала, что теряет чувство опасности рядом с ним, чувство самосохранения и гордости, присущее маркизе Сент-Джон Сааль. Она даже не заметила, как Атис стал ее слабым местом, тем, кем можно было уколоть в случае надобности. Но слава Морготу никто не знал об их романе, потому что в обществе они вели игру, одевая маски ненависти и презрения. Это было нелегко, но маркиза была хорошей актрисой. Единственный кто знал об их любви, была хранительница врат, которая совершенно случайно прочла мысли жрицы, но скрыла это от остальных. Труднее всего было претворяться перед Патрицием. Маркиза даже не заметила, как отдалялась от своего жениха, если раньше они вместе ходили на службу в морготиариум, то теперь Кэт всячески старалась избежать близости Станаса, его прикосновений в приветственном поцелуе или касания его руки, все то, что когда-то было приятным, сейчас возымело иное действие на нее. Каждый раз, когда Катарина ловила взгляд Эдмунда, ее одолевал страх, что кто-то почувствует их связь и разоблачит, но орден и отец были слепы к происходящему. За последний месяц Питер пытался разгадать загадку, что была в письме хурбастанца, и ему не было дела до остального, к тому же, всего через две недели Катарина возьмет фамилию Станас, и Питер был спокоен на сей счет.
Голос падшего кружил крепче выдержанного вина, и она таяла в его объятиях, всем своим естеством желая одного — принадлежать лишь ему, быть лишь с ним. Катарине стоило больших страданий осознание того, что вскоре ей придется принадлежать Патрию, а он, он встретит другую и их маленькая сказка закончится. Она всей душой желала избежать этого, и гнала подобные мысли прочь. Наконец, остановившись и чуть отпрянув назад, Эдмунд вздохнул полной грудью, и на выдохе прошептал.
— Но это того стоит, тебе не кажется?
— Стоит, — облизнув губы, ответила маркиза, коснувшись его рубашки, отделяющую ее руку от торса мужчины. Она чувствовала биение его сердца под ладонью, и это была самая сладостная песня.
— Я беспокоюсь за нас, за наше будущее, — вновь обвив его шею руками и прижавшись к его груди, так, словно боясь отпустить, произнесла жрица. — Нужно что-то делать, Эд, нужно что-то делать... Но что мы можем?! Бежим! — словно в забытье шептала Катарина. — Исчезнем! Поселимся где-нибудь в Хурбастане, Эд! Там, где нас не найдут!

«Бежим, бежим, бежим!» — кричало сердце, готовое выпрыгнуть из груди от распиравшего ее блаженства.
Касание губ, касание рук. Она закрыла глаза, наслаждаясь каждым его словом и касанием, его поцелуи и ласки сводили с ума. И она была готова сгинуть в адской геенне ради этих ласк.
— Доверяю, любовь моя... Я знала, что ты не оставишь меня, — прошептала она, хмелея от радости. Весь мир преобразился и наполнился яркими красками радуги. Упиваясь грешной страстью, сходя с ума от желания обладать друг другом, они забыли обо всем. Ее сердце трепетало, как крылья мотыльков, летящих на огонь. Рамки запретов стерлись, остались только он и она, и ничто уже не имеет значения...
Уже не имеет значения, то что они собрались бежать, предав орден, уже не имеет значения, что она предавала отца, не имеет значения и то, что будет чувствовать Патрий, не имеет значения, что вскоре их объявят в розыск и... Гибель Падшего и позор жрицы. Она была реалисткой, но даже такой реалистке, как она, иногда хотелось просто верить в неутолимое чувство под название любовь, которое пройдет все преграды, и, сгорев, возродится вновь, как возрождался феникс, изображенный на гербе Сент-Джон Саалей. Она хотела верить еще и потому, что совсем недавно поняла — внутри нее зарождается новый огонь. Да, Катарина была беременна, и отцом мог быть лишь один вампир — Эдмунд. Эдмунд был первым и единственным мужчиной, с кем она познала плотскую страсть и кому доверила самое сокровенное, что могло быть у девушки. Узнай Патрий после свадьбы, что его невеста оказалась не девственна, разразится скандал. Но какое это имеет значение сейчас? Когда он сказал, что бежит и не оставит ее одну, притом сказал это, не зная о положение маркизы, но какова будет радость Атиса, когда она раскроет эту тайну — тайну о сыне, которого носит? Катарину переполняли эмоции, чувства и желание рассказать обо всем сейчас, поделиться своей маленькой радостью и упиться счастливым моментом, когда его лицо озарит улыбка, а глаза засияют, как в первую ночь их любви. За дверью послышался перестук копыт. Он, словно проливной дождь, опустил ее на землю.
— Кто-то приехал, — облизнув пересохшие губы, произнесла маркиза. Взгляд ее метнулся к двери, а затем вернулся к Атису.
— Уходи, уходи Эд, они не должны увидеть нас вместе. Я верю, что ты придешь за мной... — коснувшись рукой его щеки, произнесла Катарина.
Взяв Эдмунда за руку, она подвела его к плите, указав на запасную дверь, которая вела наружу.
— Мы бежим, любимый, — прошептала маркиза. — Но сейчас это слишком опасно. Нужно оттянуть время, чтобы орден не успел опомниться перед тем, как мы пересечем границу.
Она вновь примкнула к его губам, и сердце ее замерло, когда позади раздался гулкий лязг открывающейся двери. Она в последний раз взглянула на Эда и буквально вытолкнула его в лабиринт, ведущий к выходу.

На пороге оказался глава воинов. Оказавшись внутри, он словно искал что-то, осматривая помещение взглядом.
— Что вы здесь делаете, маркиза? — наконец остановив взгляд на лице Катарины, спросил мужчина.
— Что я делаю в склепе Эвитернов? Я пришла навестить могилу великого Гектора Эвитерна, — сделав непринужденное лицо и высокомерно задрав голову, ответила Катарина. — А вот что вы здесь делаете?
— Вы должны были отправиться в город, разве не так? — вскинув бровь и проигнорировав вопрос жрицы, продолжил он.
— Это допрос? — не снимая маску высокомерной надменности, поинтересовалась Катарина.
— Вам не кажется, что не в вашем положение задавать вопросы, маркиза? — сверкнув глазами, произнес мужчина.
— Не в том положении? Что вы себе позволяете? — процедила Катарина. — Вы сомневаетесь в честности моих слов?
— Ему не приходится сомневаться, — послышался властный голос, и в проеме появилась фигура Питера. — Он подчиняется приказам. Сомневаться приходится мне. — Сверкнув глазами и выйдя из тени, добавил герцог.
— Отец... — произнесла маркиза побледневшими от страха губами.
— Катарина, — яростно выдохнул Питер, сжав кулаки. — Я не думал, что моя дочь настолько безрассудна!
— Отец... — сделав шаг навстречу магистру, повторила девушка, но он не дал ей договорить.
— Молчи! И не смей больше произносить ни слова! Ты опозорила нашу семью, предала орден! И ради чего? Ради глупой страсти?!
Сердце Катарины упало от отчаяния.
— Нет, — выдавила маркиза. — Нет, отец...
— Прочь все! — процедил глава, бросив презрительный взгляд в сторону Катарины. — Оставьте нас наедине.
— Завтра, завтра же! — рявкнул Питер, когда все вышли. — Завтра ты выйдешь за Патрия и больше никогда не вспомнишь о нем! Ты слышишь меня?
— Ты выйдешь за Патрия, Катарина, хочешь того или нет! — подойдя и встряхнув дочь за плечи, повторил Питер. Но, видя нежелание дочери слушать, отошел.
— Я велю поймать его и казнить, — произнес герцог и, увидев, что привлек ее внимание, повторил: — я убью Атиса, если ты ослушаешься меня! — глаза магистра загорелись. — Я плевал на все его заслуги, плевал, потому что незаменимых членов ордена не бывает, но ты! — повысил он тон до крика. — Ты больше никогда не увидишь его и никогда не вспомнишь о нем!
— Нет-нет-нет... — словно в забытье повторяла маркиза, опустившись на пол и закрыв лицо ладонями.
— Встань! — подойдя и взяв ее под локоть, рявкнул Питер Сент-Джон Сааль. — Встань, Катарина! Где твоя гордость и стать Сент-Джон Саалей?! — насильно подняв дочь, он взял ее лицо в руки, посмотрев в ее глаза: — Ты Сент-Джон Сааль! Помни это! Умей переносить горечь с улыбкой, а боль — стоя на ногах!
Она не слышала слов отца, они словно утопали в ее голове, так и не доходя до разума. Разум Катарины был далеко.
— Я верна вашей воле, отец, — на одном дыхании произнесла маркиза. — Я выйду за Патрия и стану ему примерной женой.
Она смотрела сквозь пелену его разноцветных глаз, затуманенных злобой, и врала — врала, чтобы спасти Эдмунда и своего еще не рожденного ребенка. Он придет за ней, он обязательно придет...
«Я люблю тебя, Эдмунд, — мысленно шептала любимому Катарина. — И что бы ни случилось, знай это...»
Питер вывел дочь на улицу и посадил на коня.

  (прошло восемь месяцев)    [Равена] Королевский дворец. Бальный зал

Начало игры
Многим, этот склеп казался заброшенным долгое время, но это не так, в этом склепе уже на протяжении нескольких лет проживает существо некогда бывшее гулем. Но что оно теперь из себя представляет? И чем является? Это существо гораздо больше гуля и уродливее в тысячи раз, огромное сгорбившееся тело, ужасные наросты на спине и уродливое лицо, которым можно только в страшных рассказах пугать. Гули обычно не сильно отличаются от обычных вампиров, лишь за исключением сильной жажды крови и кроваво-алыми глазами, а это существо было абсолютно не похоже на них. Этот «монстр» не убивал людей или вампиров. Он лишь потерял свой истинный вид и вынужден теперь скрывать свой лик от чужих глаз. И скажите мне теперь: кто больший монстр? Прекрасной внешности и убивающий ради крови, гуль? Или же монстр, лика которого пугаются даже самые бывалые герои? Но монстр не вредит никому, а наоборот втайне помогает. Но всем на это наплевать, им приятнее видеть гуля, нежели столь ужасного монстра...

На диване сидело огромное существо в белом халатике. Это точно был не человек и не вампир, но кто же? Это существо тоже не знало ответа на вопрос Единственное, что он знал точно, это то, что он Ветала. Ветала, сидя на диване, пролистывал книгу. В книге были описаны разные существа, населяющие Дракенфурт, от последнего дракона, до лисуль. Естественно это был — «Бестиарий». Ветала дочитал книгу и отложил её на полку, а взамен ей он взял свёрнутый пергамент, на котором было нарисовано существо ужасного вида, которое даже слегка напоминало Веталу.
Этот монстр был вымышлен, но поразительное сходство было нельзя не заметить. Монстр назывался грайвером и судя по пергаменту, он питался свежей человечиной (или вампирятиной) и изредка падалью. У Веталы в голове возникали очень интересные мысли, он думал:
— А почему бы мне не назваться грайвером? А что? Можно будет попугать людей (или вампиров). И к тому же, мне очень скучно, нужно же придумать занятие... — и вскоре на лице Веталы появилась загадочная улыбка.
У Веталы как раз сегодня был выходной, и он мог спокойно прогуляться по городу, но ежедневные прогулки по городу его утомили, он решил отправиться на поиски знаний, подальше от городской суеты. А предместья были самым подходящим местом для этого, но перед тем как отправляться, Ветала решил написать весточку Кайгу. Он встал с кресла и положил свой халат в шкаф. Немного постоя возле шкафа, он достал оттуда одежду. Большое красное пальто, чёрные сапоги и белую материю. Он надел всё это и погладив собаку, лежащую на коврике, отправился в ближайшее отделение главпочтамта.

  Главпочтамт

Отредактировано Ветала (10.03.2011 12:33)

Главпочтамт 

На кладбище стояла тишь. Лишь лёгкое дуновение нарушало её. Было так тихо, так спокойно, что жуть, охватившую это место, можно было «потрогать». Был один человек, который боялся тишины, и неспроста. Тишина таит в себе много опасностей и тот человек в этом убедился на своей шкуре. Однажды, он и ещё несколько охотников отправились в лес. Их никто не видел два дня, но на третий день в город приполз полумёртвый от страха человек. Его отнесли в лечебницу. И всё это время он бредил и говорил одно:
— Бойтесь тишины, в ней сидит зверь! Он убьёт вас всех! Никто не спасётся! — вот и всё что он говорил. На следующий день он сбежал из лечебницы и больше его никто не видел...

Но всё же, тишину нарушил некто, передвигающийся с невероятной скоростью. Он ринулся в сторону склепа и испарился. Естественно это был Ветала, он спешил собирать чемоданы для отправления на дирижабле. Он довольно быстро открыл свои замки и тут же на него с порога прыгнул Феникс. Он вилял хвостом и облизывал Ветале пальцы на руках, а Ветала в ответ почесал его за ухом, после чего Феникс стал дёргать задней лапой.
— Собирайся, у нас с тобой есть два билета первым классом на «Атлантис». Я пока соберу чемоданы, а ты можешь погулять на кладбище, — сказал Ветала Фениксу и улыбнулся.
Феникс радостно гавкнул и побежал к выходу, а Ветала начал снимать доспехи. Вскоре, когда он наконец-то снял их и надел халатик с тапочками. Затем он стал тщательно упаковывать доспехи. После этого, он начал складывать вещи в багаж: книги, еду Феникса, плащ, маску, молот. В общем, всё, что могло ему пригодиться там. Когда он всё упаковал, ему на ум пришла одна мысль: — Возможно, будет перевес... — Ветала почесал подбородок. — Ведь у меня два билета. Значит, я могу взять багаж на двоих... — Ветала улыбнулся.
Вскоре Ветала стал одеваться. Он снова взял своё красное пальто и надел его, а затем закутал половину лица белой материей. Посмотрев на себя в зеркало, он обнаружил, что не хватает одной детальки. Мешочка с травами, который был потерян в битве с ламией, если это можно назвать битвой. К счастью, Ветала был предусмотрителен, и таких мешочков у него было ещё много. Он взял один из множества и привязал с боку. Как раз в этот момент прибежал Феникс.
— Феникс, ты как раз вовремя. — Ветала погладил его и сказал: — Мы готовы. Нужно только донести багаж. Феникс, ты понесёшь свой корм и миску. — Ветала улыбнулся и положил небольшой чемоданчик возле Феникса.
Феникс был просто счастлив, наконец-то его взяли куда-нибудь, а то в доме сидеть, так скучно. К тому же, это возможность увидеть мир...
Феникс Радостно взял Чемоданчик и встал возле выхода. В это время, Ветала водрузил на одну свою руку оставшийся багаж и другой рукой закрыл дверь на несколько замков...

Великолепная картина: из склепа выбегает собака с чемоданчиком, а за ней идёт вампир в красном, ярком плаще и притом несёт одной рукой довольно увесистый багаж. Нужно поспешить, чтобы успеть на посадку, но нельзя бросить багаж и просто побежать, нужно спокойно дойти...

  Взлетная площадка

[Казенный квартал] Трущобы    (временной скачок в 2 дня) 

12 мая 1828 года. Раннее утро.

— Чудесная нынче погода! Теплый ветер, запах цветений... — Падший лирически улыбнулся своему молчаливому вознице, заметив, что карета медленно подъезжает к старому кладбищу. Его переполняло затаенное ликование: согласно расчетам Сюзанны, сегодня девчонка наконец запоет. Рана на ее шейке почти затянулась. «Панацелис» и парочка капель особого эликсира ускорили регенерацию в десятки, если в не сотни раз. Подумаешь, неаккуратно выстрелил. Подумаешь, чуть-чуть отложил дознание. Зато сколько удовольствия получил от процесса выздоровления жертвы.

Карета, легонько дернувшись, затормозила у перекошенных ворот. Пассажир распахнул дверцу и грациозно соскочил с подножки на чью-то могилу. В кустарниках, тут и там прораставших через гранитные плиты и обелиски, щебетала довольная жизнью пичуга. Арил на секунду вслушался в щебет — его показалось, он услышал в птичьем хоре диссонирующую ноту. Показалось. С неба упал орешек, за ним — белка. Спрыгнула невесть откуда и заметались с одного дерева на другое. «Белки, — бодро зашагал по тропинке вампир, больше ни разу не оглянувшись, — всего лишь дикие бесноватые белки». Сегодня ничто не смогло бы испортить ему настроение. Он ждал этого момента долгих два дня.

Рядом со склепом рос раскидистый куст цветущей сирени. Или даже несколько кусов разного сорта подряд: тут — крепкие, насыщенно-фиолетовые, висящие тяжелыми гроздьями, там — бело-розовые, пахнущие пряно и резко, а прямо у входа — хрупкие, едва-едва начавшие распускаться бледно-лавандовые соцветия. Арил сорвал нежную веточку, поднес ее к губам, вдохнул такой яркий, свежий, удивительно чистый запах... «То, что нужно», — облизнулся мужчина, швырнув веточку под ноги и грубо растоптав ее каблуком.

Тяжелые двери склепа распахнулись с уже привычным покряхтыванием и скрипом. Испуганные резким звуком, пичуги истерично захлопали крыльями, вспархивая с кустов. Дверь закрылась неплотно, но возиться с ней не хотелось. Кто прознает о тайном убежище Падшего?..

Склеп встретил вампира сопением спящих ушанов, прохладой и темнотой. Так было нужно. Арил сам затушил все свечи и факелы. Они тут были ни к чему. В темноте человек чувствует себя беззащитным, уязвленным, слабым... О, как же это приятно — видеть ужас в его глазах! На ходу схватив одного из сонных ушанов, Падший рывком оторвал его маленькую головку и подставил язык под пролившийся из шейки фонтанчик. Ах, как конфетку скушать! Ликование его перешло в трепет, граничащий с возбуждением. Скоро, очень скоро он увидит ее...

Неторопливо пролевитировов над скользкими лестницам, он оказался в просторным зале. Ничто в этом месте не занимало его. Были безразличны и мрачная красота скульптур, и выбитые у подножья ангела стихи, похожие на проклятие, и черные тени призраков, ползающие, как мокрицы, по стенам. К визгливым шепоткам по углам и мелкой капели — кап-кап-кап — он давно привык. Все это ни на йоту не волновало вампира. Его взгляд был прикован к обнаженной девчонке, распятой на каменном столике. Кажется, она его не заметила. Арил на миг застыл, разглядывая ее тело, как художник картину: на белоснежной коже, создавая красивый контраст, выделялись темные синяки и чернеющие порезы, из которых до сих пор сочилась кровь. А от раны, проходящей почти через все тело, было просто не отвести глаз. Прекрасно.

«Волосы жертвы были растрепанны, глаза прикованы к потолку, — патетически, с издевкой пропел вампир, привлекая внимание девушки. — Глаза, прикованные к потолку. Хм, а это идея».
Она не успела издать ни писка. Невидимым глазу движением вампир оказался возле нее. Замахнулся. Удар пришелся аккурат в раскрытую рану. По комнате пронесся тихий стон боли.
— Не надо... — срывающимся шепотом попросила девчонка, но вампир сделал вид, что не расслышал ее. Рука в черной перчатке прикоснулась к бледной щеке, медленно скользнула по шее.
— Ну что же ты? — ласково произнес Падший. Его пальцы остановились на ключице, прямо над глубоким кровоточащим порезом. — Сейчас начнется самое интересное.
Лирически улыбаясь, он зубами стянул перчатку с правой руки. Его холодные узкие пальцы начали постепенно раскрывать вчерашний разрез.
— Не надо! — дернулась девушка, сипло вскрикнув. — Прошу...
В ее глазах появился ужас. Он делал их такими прекрасными!
— Ага, — облизнул покрытые кровью пальцы вампир. — Значит, у тебя наконец-то прорезался голосок. Ну что ж, давай поболтаем. Мне кажется, сегодняшней нашей беседе как никогда поможет кинжал.

Отредактировано Арил-Кеннет Рей (12.01.2017 11:55)

— Ай-рин, Ай-рин, где же ты, малышка Айрин? — издевательски перекривил Волка Арил. Он взмыл под купол величественного склепа, раскинул в сторону руки, раздвинул полы плаща и сам сделался похожим на огромного упыря. — Ах, как же я был беспечен! Не заметил тебя, дражайший дядюшка. Ты тоже пришел поиграть с девчонкой? Белый Волк. Так тебя прозывают в народе. Не ты ли, часом, ха-ха, слопал бедную Красную Шапочку?

Бладрест в ответ молчал, выпрямившись во весь свой немалый рост и приняв боевую позицию. Его звериные глаза быстро привыкли к свету. Он оглянулся, потом еще раз. И наконец увидел ее — личико, покрытое запекшейся кровью, голое полупрозрачное тельце, все в синяках и ссадинах, в мелких и глубоких порезах, с окровавленным бинтом на тонюсенькой шейке — ее единственным украшением.

— Разве она не прекрасна? — возбужденно пососал окровавленный палец вампир. — Мой шедевр. Ты, наверное, тоже хочешь ее? Ан нет, это тело — мое!
— Изувер, — сплюнул презрительно Драго, поднимая на Арила непроницаемое лицо. На самом дне его глаз затаилась умоисступленная ярость, которой следовало бы опасаться. Но Арил по привычке уделял куда больше внимания собственным возвышенным чувствам. Сейчас, например, он был оскорблен.

— Какие громкие выражения! Изувер! — фыркнул вампир, точно его отчитали за съеденное до обеда мороженное. — Любите вы, Бладресты, все слишком драматизировать. Подумаешь, человеческая девчонка. Отброс. Недомерок. Неужто я перед ней провинился? Или перед тобой? Ты считаешь, я перед тобой провинился, дядя? Какая чушь. Так, слегка позабавился, удовлетворил свою экстравагантную прихоть. Разве это делает меня в меньшей степени джентльменом?
— Ты животное, — спокойно ответил Драго. — Дикое взбесившееся животное.
— Видел бы ты свою рожу, — расхохотался Арил. — Мы еще поглядим, кто здесь животное. — И резко, с явным расчетом на эффект неожиданности, спикировал вниз, прямо на голову Бладреста, целясь кинжалом в татуировку берсерка его на шее. Белый Волк отскочил, закружился. Арил задел его и тоже по инерции завертелся, цепляясь руками за воздух. Однако не потерял равновесия и снова набросился — немедленно, с полуоборота, резанув кинжалом у самой груди. Бладрест отскочил на сей раз в другую сторону, меняя направление вращения, чтобы сбить соперника с толку. Сильно, хотя и не с размаху, вмазал ему по челюсти костяшками пальцев. Воспитанник Реев щелкнул челюстями и заверещал, как умалишенный, сплюнул на пол откушенный кончик языка.
— Кха-кха, — пробовал он отплеваться. Его злобные глаза обещали «Ты за это поплатишься». Он эффектно крутанул между пальцев кинжал Падшего с символической гравировкой из «s» и «V» и запустил им прямо в распятую ладошку Айрин.
— Лучше остановись, — посоветовал Драго. Меч Инклариса с шипением вышел из ножен, сверкнул на мгновение в лучике света. — Остановись, и я убью тебя быстро. Хотя ты заслуживаешь долгой и мучительной смерти. Больная. Извращенная. Поганая садистсткая тварь. — Он вновь крутанулся, раскроив Арилу предплечье, играючи откромсал ему подол длинного плаща и вновь ушел в полуоборот, подрезав вампира под правым коленом.

Арил едва успевал уклоняться от смертоносных движений воина. Но ему повезло — в один из моментов его лицо оказалось аккурат напротив пояса Белого Волка. Вмазав лбом по малюсеньким баночкам с эликсирами, воспитанник Реев разбил несколько наугад. Жадно, глотая осколки стекла, он втянул в себя их содержимое.
— Моргот! — чертыхнулся Драго, отскакивая от соперника. — Болван! Что ты наде... лал... — но звук его голоса уже утонул в шуме телекинетических волн.
Между тем Арил, окрепший в силе, ударил по родственнику убойной волной телекинеза, вложив в бросок всю свою ненависть, зависть, отчаяние, детские комплексы, обиду на леди Блеквуд и Моргот еще знает что.

Белый Волк с размаху, точно его ударили молотом огра, влетел спиной в противоположную стену. Падший ликовал, хохоча окровавленым ртом и давил, давил телекинезом на Драго, от усердия даже вытянув руки вперед: «Мы еще пошмотрим, кто шдесь болван!»

С трудом поднявшись с пола и выставив перед собою меч, Бладрест пробирался к сопернику шаг за шагом. Его волосы, плащ и ножны трепетали и хлопали так, будто он двигался против шторма. И все же каждое движение руки Арила снова отбрасывало Белого Волка назад. «Фто? Фто ты там бормочешь, дражайший дядюшка?» — не успевая проглатывать собиравшуюся во рту кровь, пытался злодействовать Арил. Получалось не очень. Шум телекинетических волн заполонил все пространство, оглушил всех, находящихся в склепе, и злорадных насмешек — ах, как жаль! — никто не услышал. Догадавшись, что все ехидство пропадет даром, Падший вновь воспарил над склепом и, пролетая туда-сюда мимо дядюшки, дразнил его и изматывал, дирижируя волнами. Сначала швырнул его в стену, затем в кованую решетку, которую тот проломил своим весом, дальше — в сторону гранитного саркофага, об который воин ударился левым бедром, и наконец — раненным боком об столик, на котором стонала жертва; меч Инклариса при ударе чуть не вылетел из пальцев оглушенного болью Бладреста. Но не вылетел. Волк свое оружие удержал.

— Как патетифески! — заметил Падший, пролетев мимо уха соперника. — Глава клана, не шовладав шо штихийной пфионикой, пряшется за штоликом фертвы!

И тут оказалось, что шутить с эликсирами Белого Волка в самом деле не стоило. Их действие прекратилось мгновенно; р-р-раз! — и финита. Арила мощной отдачей отшвырнуло в... в сторону запущенного прямо ему навстречу меча. Он вопил и цеплялся за воздух погребального зала, за потрепанный в битве плащ, за иллюзию своей избранности, отказываясь верить, что все это происходит с ним. До того рокового мгновения, когда острие меча, играя зеркальным блеском, вошло в его шею, тонюсенькой красной линией отсоединив от тела его беловолосую голову.

Конец игры

Тело Арила рухнуло, и голова его покатилась по холодным, замшелым плитам, пока не уперлась в подножие статуи ангела. Было в этом акте нечто мистическое, предрешенное, отдающее сакральной эстетикой и поэзией смерти. Падший Ангел. Похоже, меч Инклариса только что написал одну из лучших своих поэм.

Драго, придерживая дрожащую левую ногу, медленно привстал, поднялся рывком и навис над столом садиста.
— Айрин, — позвал он осторожно, боясь причинить девочке боль даже своим хрипловатым, резким дыханием. — Айрин, если ты меня слышишь, моргни. Просто моргни один раз, хорошо?
Она повернула на звук его голоса личико — такое бледное, изможденное, такое родное. Ее глаза — все в прожилках и сукровице — на худой мордашке казались совсем огромными. Темными, зловещими и пустыми, как океан Безвременья в представлении классиков.
— Айрин? Девочка-кошка? Ты тут?

Легонечко, чуть заметно вспорхнули ее ресницы. Неужели моргнула? Реагируя на просьбу Драго или для того, чтобы позволить пролиться слезам, — не важно. По ее впалым щекам, прочерчивая кривые дорожки, покатились теплые ручейки. Значит, она в сознании. Драго коснулся ее слезинки, провел пальцем по верхней губе, откинул темную прядку со лба и вдруг, вызвав новые спазмы боли и новые корчи, одним молниеносным рывком вырвал из ее ладони кинжал. Вытер лезвие о рукав, затем аккуратно разрубил сковывающие пленницу путы. Девочка, высвободившись, тут сжалась в комочек, словно брошенный стаей, потерявший маму волчонок.
— Ш-ш-ш, mia bambinа, потерпи, осталось совсем чуть-чуть потерпеть. Скоро боль утихнет, пройдет, испарится, как страшный сон, как демон, сброшенный в Царство Моргота. Ты слышишь, как Корди поет тебе про цветы? Прислушайся к ее голоску, она уже спускается к нам. Сосредоточься на нем, пока я...

Бладрест расстегнул свой широкий пояс, снял с него последние уцелевшие эликсиры. Два отставил в сторонку, один осушил до дна. Его глаза опять по-звериному засветились, татуировка зажглась. Весь он словно бы напружинился и налился силой.
— Послушай меня, bambinа, послушай: не важно, что случится со мной, главное — вернуть тебя к жизни.

Он снял с себя легкий доспех, чтобы не исколоть ее раны пряжками, лег к ней спиной, прижимая ее к груди, положил ей ладонь на холодный лоб и, прижавшись к ней крепко-крепко, вдохнул в нее всю витальную силу, которая в нем была. Заставил ее кровь течь быстрее по венам, заставил восстанавливаться нервные клетки, возрождаться разорванные нейронные связи, наполнил суставы и мышцы упругой жизнью, здоровьем бурной цветущей юности. Чтобы ей не было страшно, он приник губами к ее круглому ушку и шептал ей забавные истории про Марию, про поиски тайника и чтение Анны и Сержа О'Дэколон, приводил из их сочинений самые смешные цитаты. Он шептал ел слова надежды, слова-обещания, слова-клятвы, а в паузах между рассказами просто нежно дышал ей в затылок, забирая себе ее страхи. И Корделия пела им про цветы.

Синяки с тела девочки-кошки через какое-то время — две, три, десять минут? — совершенно слиняли, затем стали затягиваться мелкие, средние порезы, потом — самый крупный, раздвинутый садистом до голой кости. Шрамы разглаживались на глазах, превращались в здоровую, сияющую юную кожу. Но пока Айрин приходила в себя, чувствуя, как быстрей и быстрей колотится ее сердце, Драго медленно угасал у нее за плечами. Раненный, истекающий кровью, он постепенно терял сознание. Последнее, что он шепнул немеющими губами ей на ухо, — перед тем, как его рука бессильно упала с ее потеплевшего лба, — это: «Странно, у тебя ведь когда-то была здесь татуировка».

  [Волкогорье] Главный проспект