1) Имя и фамилия персонажа:
Одоната (и никак иначе).

2) Раса:
Кэльпи.

3) Пол:
Истинно стервозный (женский), гомо (в прошлом гетеро).

4) Дата рождения, возраст:
Возраст: 1793 год, декабрь, 8-е (33 года).

5) Внешность:

1-я форма:
Вы когда-нибудь видели лошадь? Обычную такую белую лошадь, примечательную разве что большими черными глазами, которые раскрыты так, будто вот-вот вывалятся и покатятся по полу прямо к вашим ногам? Ладно, ладно. Но ведь, просто белую наверняка видели? Так. Добавьте ко всему прочему значительную худобу, достаточно развитые и сильные мышцы ног, большой высокий круп (у коневодов он называется перестроенным). Небольшая (метр 70). Грива недлинная, белая. Морда клиновидная, глаза, как и было сказано, широко раскрыты и обрамлены длинными пушистыми белыми ресницами. Особой красотой и статью не отличается, разве что внешней хрупкостью — такую, как говорится, ни на мясо, ни в упряжь, держать только так, из жалости. Это, естественно, до первого времени, пока вы окончательно не поймете, что это бешеное и злобное создание природа наградила прямо-таки акульим вооружением, а именно пастью, усыпанную рядом острых длинных зубов, которыми и кости можно разжевать. И ваши тоже!
2-я форма:
Одоната в человеческой форме воплощает свою предыдущую. Ну очень невысокая, попросту маленькая (153 см), худенькая, до невозможной хрупкости, бледная, с тонкими «аристократическими» запястьями и щиколотками, костлявыми, но изящными длинными пальчиками, остро выпирающими ключицами и тазобедренными косточками, выступающими сквозь летящие платья, которые девушка носит. Личико детское ,с тонкой белой кожей, напоминает лицо дорогой фарфоровой куколки: глаза широко распахнутые, черные, прикрытые ободком белых ресниц, которых, впрочем, не очень видно, несмотря на их густоту, губы небольшие, но достаточно пухлые, приятного бледноватого оттенка, нос прямой, маленькой. Выражение лица в спокойном состоянии похоже, скорее, на обиженное. Часто сменяется на поистине ужасающее, злобное, отнюдь не принадлежащее человеку такой хрупкости. Волосы серебристо-седые, очень длинные, чуть вьющиеся. На теле множество еле заметных синяков и шрамов. Татуировок и пирсинга не имеет.
У Одонаты тихий детский голос, от неё приятно пахнет яблоками и скошенной травой.
В данный момент переходит в третью стадию роста. После 30-и лет чаще пребывает в образе человека. Сами превращения даются очень трудно и болезненно. С каждым разом оставляя после себя в облике зверя всё меньше и меньше разума...

6) Характер:
Агрессивна, неуравновешенна, психически нестабильна. Настроение меняется независимо от происходящего. Корыстна. Отнюдь не дурна. Тем не менее, своей внешностью и собой не гордится. Редко выражает симпатию, и если уж вы ей приглянулись, то наверняка насчитаете с десяток ненавязчивых знаков внимания, но настолько непонятных и почти прозрачных, что распознать это вряд ли сможете. Редко чувствует сострадание, крайне редко может трезво оценивать ситуацию и принимать верные решения. Как ни странно, ценит добро окружающих и щедро благодарит за помощь. Жестока в преследуемых целях. Законченный нигилист и антагонист во всех историях своей жизни. Частенько обходит мораль, логику и всё, что с ними связано. Идеалистка. Не умеет прощать. Замкнута, обидчива, ранима, груба. Не скупа на язвительные «ядрёные» выражения.
Любит: яблоки, водоёмы (моря, озера, речки, лужи), морепродукты, свежее мясо, осень, слепые дожди, речные растения, боль.
Питает страсть к женщинам средних лет (в особенности к блондинкам).
Не любит: детей всех возрастов, размеров и прочих соотношений, жару, темноту, сухость.
Увлекается музыкой во всех её проявлениях, умеет играть на флейте и очень красиво поёт.
В образе Кэльпи совершенно невыносима, агрессивнее и нелогичнее, чем в человеческой форме. Полностью теряет разум и осознание происходящего, воспринимая всё под «красной пеленой». Не контролирует превращения, происходящие после начала третьей стадии ну ооочень редко. Впрочем, всегда предпочтет остаться в облике девушки, так как считает временную потерю разума настоящим ужасом для собственной личности. Остро переживает провалы памяти, тем не менее, случающиеся крайне редко.

7) Биография:
(1800) А началось всё, собственно, с того, что один хурбастанский торговец и по совместительству отличный коневод, Рафа Жэнрас поймал где-то недалеко от своего имения за чертой Гиты ослепительно-белого жеребенка, который повадился по ночам прибегать в его личный пруд на территории поместья и купаться в нем. Поместье, к слову, особо не было ничем отгорожено, и маленькому юркому созданию без труда удавалось пробраться на его территорию. Когда двое рослых мужиков из прислуги поймали и показали жеребенка хозяину, тот не очень-то и удивился. Жеребенок, как жеребенок, всем своим внешним видом напоминал детеныша обычной абаджанской кобылы, которых выводили в Баккаре. Порода была редкой и ценилась среди коневодов, а уж каких баснословных денег она стояла в Орлее или Дракенфурте, и говорить не надо. По сему, решено было жеребенка оставить. Долгое время его выхаживали и откармливали, ибо был больно тощим и болезненным, но особенных успехов Рафа достичь не удалось. То ли лошадёнка чем страдала непонятным, то ли от природы такой была. Спустя несколько лет хурбастанец решил подарить малого жеребенка своей младшей дочке, — ну чем вам не пони, о котором мечтают маленькие девочки? — да и всё равно другого прока от него не было. Правда, радость ребенка быстро закончилась. Так и не прирученный, вспыльчивый «пони» тяпнул беззащитную дочку Рафа при первой же удачной возможности, да как! Кто же знал, что эти маленькие зубки способны отгрызть девочке запястье? Торговец вне себя, сначала было хотел отправить бедолагу на скотобойню, но вовремя вспомнил о небывалых ценах за такую породу в Нордании, куда и решили отправить жеребенка первой же лодкой.
(1804) Лодка через несколько дней причалила к берегу Тира-на-Лее. Мелкие торговцы от имени Рафа продали маленькое создание по самое дорогой цене, как и было приказано им хозяином. Да и кто мог отказаться от маленького абаджансого скакуна? Ну да, был он худ, да и слаб... да и не скакун это был, а кобыла, но абаджанская! Таким образом, судьбы нашего маленького создания и торговца Рафа Жэнрас благополучно разминулись и отныне (во всяком случае, пока что) больше не встречались.
Купила жеребенка одна из достаточно богатых семей города — Сэнтума (ударение на первый слог), и не просто так, а на именины своему любимому и единственному сыну Йорингелю Сэнтума в честь его пятилетия (ох, гадкие коварные хурбастанцы! Продали кровожадную тварь, охотливую до детских ручек, очередной жертве, — скажете вы). Ан нет! С первого же дня, как мальчик и животное повстречались, между ними проскочила странная невидимая связь. То загадочное и сильное чувство, которое редко где встретишь. Может, дружба такая, а, может, и любовь непонятная. И прежде, не имеющее имени создание, было названо Одоната (лат. Odonata-стрекоза),скорее, благодаря огромным черным глазам. Кроме того, сам новоиспеченный хозяин был как-то неуловимо похож на свою новую зверушку: не было у него, конечно, ни лошадиной морды, ни хвоста, но та странная внешняя белизна кожи и волос очень роднила их.

(1820) Шли годы. И мальчик, и его лошадь выросли. Йорингель превратился в настоящего сказочного красавца, по которому тайно вздыхало пол округи. Одоната не сильно изменилось, хотя чуть и подросла в холке, и была по-настоящему счастлива, уже забыв о своей настоящей сути, и считая себя не удивительным сказочным Кэльпи, а самой простой, но довольной жизнью, лошадью. Как не странно, никаких превращений пока не происходило. Каждый новый день в истории семьи Йорингеля повторял предыдущий: юноша учился, развивался, проводил время с немногочисленными друзьями, но больше всего, конечно, со своей белокурой любимицей. Однако, не даром говорят, что всем юным вампирам (в том числе и ревенантам) стоит перебеситься, ведь рано или поздно что-то, да и ударит в голову. Так произошло и с молодым Йорингелем. Забыв всё на свете: и товарищей, и отца, все свои занятия и даже обожаемую Одонату, — одним осенним утром ревенант наполнил дорожный чемодан парой простеньких одежек, захватил небольшое количество денег, распрощался со всеми и исчез в неизвестном направлении. Поговаривали, правда, что отправился он не куда-нибудь, а в Дракенфурт, якобы искать знаний и славы.
Это был самый ужасный и поистине переломный момент в жизни Кэльпи. Вся её природная ярость и бешенство, которые спали где-то на самом дне до этого нежной и влюблённой души, поднялись наверх, наружу, разрушая всё, что стояло на их пути. Совершенно неизвестно, откуда у этого хрупкого создания взялись силы, но в тот же день, когда хозяин- предатель покинул дом семьи Сэнтума, Одонате удалось вырваться на волю вслед за ним, помимо, по пути сожрать двоих из прислуги, а потом в какой-то близлежащей деревушке еще и одного маленького ребенка, которого пред тем озлобленная тварь затоптала до состояния лепешки. После чего, толпа вопящих, негодующих крестьян так отделала несчастную, что и по сей день её тело хранит отчетливые, хотя и весьма прозрачные намеки на то жуткое время. Окровавленной, еле ковыляющей Кэльпи всё же удалось скрыться в лесу. И тут-то начались первые превращения, весьма короткие на неделю-две, но с каждым разом всё более продолжительные. Через месяц в поселке с другой стороны леса шептались, якобы лесник, что жил в самой чаще, нашел молодую искалеченную девушку невероятной красоты, которую портили, разве что, те увечья. Мужчина был сед и стар, и по доброте душевной выходил юное создание, которое, впрочем, отплатило ему весьма щедро — оставив жизнь. (1821) Покинув старика, Одоната продвигалась вдоль по Лее, затем по Тичино, и, наконец, по Двине, и день и ночь, и в том, и в этом облике, преследуя лишь одну цель — снова воссоединиться со своим прежним хозяином. Прошло около года, когда Одоната добралась, наконец, почти до самого Дракенфурта. Со временем превращения в человека сильно увеличивались в продолжительности, в то время, как лошадиная форма держалась от силы несколько дней, сами же преображения давались с жутким дискомфортом, болью, будто, в лошадином теле ломались напрочь все кости, а внутренние органы кто-то ме-е-едленно с явным садистским удовольствием выжимал, словно мокрую половую тряпку.
В мае 1822го года, в один из погожих солнечных дней Одоната вышла к одинокому маленькому домику в лесной глуши. Не смотря на буйный нрав, со временем, однако уже чуть утихший, девушку очень тянуло к людям, и завидев человеческое строение, Кэльпи весьма обрадовалась.
Так началось тесное и очень дружное соседство Одонаты и человека, который оставил в её жизни одно из самых положительных впечатлений. Собственно, в домике, почти на самой окраине леса, жил алхимик Ллойд Брроттэн, к слову, не вампир, и даже не ревенант, а просто человек и гений своего дела. Когда-то давно Ллойд жил в Дракенфурте и изготавливал дешевые лекарства в местной аптеке. Платили мало, зато клиентов было хоть отбавляй, но в скором времени, мужчине стало в тягость содержать такое неприбыльное и трудоёмкое дело, да и натура исследователя, преследующая, наверняка, всех алхимиков, дала о себе знать. Так как ни жены, ни детей у Брроттэна не было, он без стеснения продал свой дом в Казенном квартале и выехал из города, прямиком в деревеньку Малые Пустоши, а оттуда- в чрезвычайно кстати рядышком расположившийся лес, где уже очень давно пустовал старый ветхий никому ненужный домина, который алхимик и занял, посчитав его ну крайне удачным приобретением: Ллойд ценил одновременную удаленность и близость к деревне, где закупал провизию и иногда продавал целебные отвары собственного приготовления (хотя сами шумные и любопытные жители до него добраться не могли). Со временем мужчина стал стар и очень нуждался в помощнике, которым и стала Одоната. Хитрый дед сразу понял, что перед ним вовсе не голодный путник, заплутавший в местных лесах, не какой-нибудь лесной разбойник или затерявшийся малый, а самый настоящий сказочный зверь. Сама Кэльпи позже, конечно раскрыла Ллойду, что она из себя представляет, рассказала о смутных воспоминаниях об Орлейском городе, о первом смугловатом хозяине из далёкой экзотической страны и о юноше, в которого с ранних лет была влюблена. Алхимик считался человеком понимающим и пообещал помочь. Около 4х лет старый мудрец и Кэльпи жили, ругаясь, ссорясь и проводя дни в скандалах и стычках, что на самом деле вовсе не мешало им по-своему любить и понимать друг друга, видимо в силу закона о притяжении противоположнностей. Ллойд обучал свою помощницу искусству этикета, литературе, основам математики, а так же некоторым секретам врачевания, к коим девушка так и не пристрастилась. Вместе они часто выбирались из глухого леса в деревеньку, где Одонату представляли как дальнюю внучку алхимика. Местные подарили девушке небольшую, грубо отесанную дудочку, на которой Одоната в скором научилась играть.
И снова дни шли, пролетая как мимолетные снежные комья, оседающие куда-то вниз, в небытие. Превращения в форму лошади проходили всё реже и реже, принося нечеловеческие муки. Одоната по-прежнему рвалась навстречу к такому далёкому Йорингелю, да и сам Ллойд посчитал, что пора отпустить свою дорогую гостью, ведь тому, что смог, он её уже обучил. И, наконец, в начале августа 1826го года, слёзно попрощавшись с алхимиком, Кэльпи выехала в Дракенфурт, имея при себе небольшой капитал в тысячу флоренов на первое время, да некоторые мелочи из одежды. Быстро сориентировавшись со Старым кварталом, Одоната расположилась в небольшой неприметной гостинице премиум-класса. Для начала, девушка решила хоть чуть-чуть обжиться и осмотреть город, а потом основательно начать поиски любимого.
...Хотя, этого и не понадобилось. В один из следующих дней, когда Одоната прохаживалась по уютным длинным коридорам отеля, произошло нечто странное. На встречу ей такой же неторопливой походкой шел удивительно знакомый молодой человек, высокий и статный с длинными пепельно-белыми волосами, в очень солидном модном костюме. Поравнявшись с девушкой, незнакомец остановился, любезно поздоровавшись и представившись управляющим и хозяином отеля. Всё маленькое хрупкое нутро Одонаты сжалось в один пульсирующий ком, который немедленно подступил к горлу и, кажется, желал вырваться наружу. На Кэльпи смотрели такие родные знакомые тепло-янтарные глаза... Как? Как может быть так... Так скоро и странно... Мужчина, тем временем, представился, назвав своё имя, и без того известное, и нам, и героине. А затем вопрошал о том, как величать «прекрасную незнакомку». Незнакомка, несколько секунд молчала, а потом выпалила первое придуманное имя, что пришло на ум (уж зачем она это сделала, совсем не ясно). Йорингель взял свою гостью под локоть и повел вниз , в чайную комнату, предложив отметить, так сказать, знакомство за отличнейшим хурбастанским чаем. И как могла еле дышавшая влюблённая Одоната отказать ему?
В тонкой фарфоровой чашке то и дело поблёскивал ароматно дымящийся чай, отражая комнатные лампы, тускло светившие в чуть затемненной комнате. Ледяные тонкие пальца, чуть подрагивая, продолжали держать эту хрупкую прекрасную белизну, почти сливаясь с её цветом. Некто, кто сидел напротив тоже держал в шелковых перчатках такую же чашку, однако, почти пустую, без умолка рассказывая о своей старой жизни в Республике Орлей, о том, как перебрался суда, ничуть не жалея, о том, что нашел здесь и дело по душе и женщину по сердцу, которая вскоре родит ему его первенца, о том, что рад своей молодости и везению, а еще прекрасной возлюбленной, и, конечно же, о том, что рад поделиться счастьем с той, что сидит напротив...
«...Как? Как может быть так... Так скоро и странно...»
Та ярость и ужас, прочной диффузией соединенный с болью, те надежды, хранимые и лелеянные на протяжении12и лет.
Конечно же, в сердце Одонаты не осталось любви. В следующий момент, как только Йорингель закончил рассказывать, хрупкое создание выбежало прочь из комнаты, оставив самого хозяина в большом недоумении и растерянности. Кэльпи понеслась в каком-то безумии, словно происходило такое болезненное и жгучее превращение, хотя его, безусловно, не было. Сшибая стулья, маленькие столики, тумбы, Одоната вырвалась к выходу, на этот раз с одной только целью: «Бежать... бежать как можно дальше!»

8) Откуда вы узнали об игре?

9) Связь с вами:

10) Пробный пост:
7 июня 1823 года, 4:08 ночи.
Ллойд повернулся на другой бок, натягивая пуховое одеяло чуть ли не до самого носа. Хоть ночи и были теплые, и даже откровенно душные, старые кости алхимика распространяли неприятный знобящий внутренний холод, расплывающийся по телу каждый раз, когда старик подолгу лежал в одной позе. Поэтому приходилось, черт возьми, вертеться то так, то эдак, то в одну сторону, то в другую. Ни о каком нормальном сне и речи быть не могло. Отнюдь не юный возраст, одинокий замкнутый образ жизни и близость кой-каких вредоносных препаратов, содержащихся в его лаборатории внизу совершенно отрицательно сказались на старческом и без того хрупком человеческом здоровье, с каждым днем остатки которого терялись в бесконечной бездне времени. Ллойд еще пару минут поворочался, охая и вздыхая от злости на самого себя, затем, решительно откинул одеяло и сел на постели. В комнате было темно. В дальнем углу еще полчаса назад горела закоптившаяся лампа, дымился маленький огрызок свечи. Старик с трудом встал, опираясь ладонями на колени, подойдя, зажег остаток, и вместе с лампой вышел в коридор. Спустившись на этаж ниже, прошлепал босыми ногами до кухни. Она, собственно говоря, представляла собой очень правильной круглой формы комнату с небольшим окошком напротив двери, которое вовсе не имело стекол, а закрывалось ставнями на ржавых петлях, совершенно отвратительно скрипящих при открытии или от сильного порыва ветра с улицы. В центре кухоньки был стол, на который Ллойд поставил потрескивающую лампу, а сам двинулся направо — к буфету и ящикам со съестным. Впрочем, сделать он этого не успел, замерев рядом и уже даже протянув руку к тумбе, как вдруг...
— Пфф! Тппрррфф! — какое-то странное фырканье раздалось за закрытыми ставнями, затем топот и резкий удар в стену, куда-то между полом и окном. Горшок с давно засохшим желтым нарциссом, что стоял на подоконнике, опасно отскочил к краю. Затем, сам Ллойд, последовав примеру горшка, отскочил к двери, подальше от окна.
—Троллий помет мне в рот... — тихо выругался старик, вжимаясь в деревянную дверь всей спиной и ища глазами, что бы такое увесистое можно схватить для самообороны. Однако, второго толчка не последовало. Не последовало вообще ничего. Ллойд с минуту ошарашено стоял возле входа. Всё его нутро сморщилось от страха, и даже ночной халат как-то сморщился... Он простоял еще минуту, напрягая слух, стараясь понять, что же такое могло настигнуть его в этой глуши? Ликан? Не, тот бы действовал иначе... Гоблины? Тролли? Вряд ли... хотя, боже мой! Да кто угодно!
Алхимик подождал еще. У страха, как говорится, глаза велики, у Ллойда сейчас они были и того больше... Через щелку меж ставней струился полупрозрачный, едва уловимый зрением, лунный свет, отчетливым пятном падающий на деревянный пол кухни. Где-то вдалеке от легкого ветерка покачивались кроны деревьев, чуть шурша, и тот же ветерок доносил их размеренный шепот до этого старого небольшого домика на опушке леса. Все снова успокоилось и потекло той же неторопливой тягучей и теплой волной времени, словно никакого удара и не было, словно все это просто показалось старому алхимику.
Ллойд облегченно выдохнул, и, собрав остаток мужества в кулак, направился к окошку и одним резким движением открыл ставни. Ничего. Ни единого упоминания о Ликане. Или о горном тролле. Или о ком-либо еще. Однако, был, надо сказать, один нюанс, нарушающий всю идиллию картины: трава под окном кухни была изрядно смята и потоптана, местами даже агрессивно пощипана и тут же выплюнута.
«Чертова кобыла» — подумал старик, закрывая ставни и намереваясь снова вернуться в постель, совсем забыв о запланированном перекусе.

* * *
7 июня 1823 года, 4:08 ночи.
Где-то в лесу за Малыми Пустошами, средь величественных старых деревьев, роскошными кронами закрывающих ночное небо, неслась лошадь. На сумасшедшей скорости, галопом, стукаясь и налетая на стволы дубов, сметая копытами мелкие кустарники. Лошадь ржала и фыркала, и будто бы по собственной воле тощими боками врезалась в преграды на пути. Хотя, о каком пути может идти речь? Странное создание петляло то влево, то вправо, то бегала по кругу, бессмысленно ударяясь о стволы и крупом, и мордой, пока, в конце концов, не выбежало на залитую лунным светом поляну, на окраине которой высилась небольшая двухэтажная хижинка, в окружении запущенного, ничем не огороженного огорода. Большое полукруглое окошко с резными старыми ставнями из темного дерева, плотно закрытыми извне, смотрело в сторону леса. В домике не горело света, не слышалось шума, да и никаких явных признаков жизни не ощущалось, хотя Кэльпи (да-да, чего уж таить, не совсем обычная лошадь нам с вами предстала), по какой-либо причине стремилась именно туда. Не придумав ничего лучше, кроме как применить свою дурную голову по «прямому» её назначению, Кэльпи, пронеслась по верной траектории прямо к хижине и врезалась лбом в каменную кладку, чуть пониже окна. Получив свою долю искр из глаз, лошадь пару раз оббежала домик, потоптав часть урожая (какая, в общем-то, разница — половина его сгнила еще прошлой осенью), попыталась часть его еще и пожевать, а затем, снова кое-как петляя, понеслась обратно в лес.

* * *
7 июня 1823 года, 10:30 утра.
— Глупая гусыня! Бестолочь! Потоптала всё, что можно и нельзя! Нет, ты только посмотри! — сокрушался Ллойд, вынося на крыльцо простенькое чистое платье. Как не странно, будущего обладателя одежки на предполагаемом месте он не увидел.
— Не гусыня, а кляча, — лениво поправил его детский голос, доносящийся со стороны огорода. Одоната стояла рядом с грядкой черного паслена, единственного выжившего после холодной зимы растения, и сосредоточенно разглядывала мелкие ягоды, которые только недавно образовались на кустике. Маленькая, осунувшаяся, чуть сгорбленная, с огромным количеством крупных розоватых ушибов и синяков, проступающих на её бледной мраморной коже, она была повернута к Ллойду спиной. Тот как-то сразу стопорнулся при виде эдакого жалкого зрелища, даже в мыслях упрекнул себя за ругательства.
— Кхм... На вот, оденься, — он чуть ближе подошел к девушке, протягивая заготовленную для той одежду. Кэльпи повернулась, чтобы принять её, и тут Ллойд разразился громким кряхтящим смехом. Смехом? Да скорее настоящим ржанием! Брови юной Одонаты поползли прямиком на лоб... где красовалась здоровая шишка, видимо, полученная сегодняшней ночью.

11) Локация, с которой вы начнете игру:
Игра пока не начата.

12) Согласны ли с правилами ролевой?
Ознакомлена, согласна. Шест доброй воли.

Отредактировано Одоната (11.01.2012 14:19)